Отец Андрей Ткачев: Империей надо быть 7 дней в неделю и 365 дней в году, иначе не стоит баловаться. А мы заигрались в толерантность
Р. Голованов:
- Отец Андрей сегодня вместе с нами! Добрый вечер.
А. Ткачев:
- Добрый вечер.
А. Афанасьев:
- Отец Андрей, вот мы затронули по касательной тему, которая на самом деле мне кажется очень важной… Турция в последние годы очень сильно прибавила в геополитическом смысле. Постоянно какие-то громкие заявления, постоянно какие-то новые претензии на территории, на смыслы, на то, чтобы подчинить себе если не весь мир, то уж точно весь исламский мир, стать главенствующей силой. И, безусловно, все это угрожает нам, потому что мы находимся в непосредственной близости от этого государства и на территории нашей страны находятся люди, которые подвержены влиянию турецкому, по целому ряду причин. Это и туркоязычные народы, и мусульманские народы. Как нам быть с этим? Почему Турция так сильно агрессивно движется вперед, а мы, если не отступаем, то просто молча держим оборону?
А. Ткачев:
- Я думаю, Турция - это бывшая империя Османская и имперское прошлое тяготеет над ними и толкает их в спину так же, как и нас наше имперское прошлое. Только мы стесняемся того, что мы империя и иногда ведем себя по-имперски, а иногда нет. А империей нужно быть 7 дней в неделю и 365 дней в году, иначе не стоит баловаться. А Турция хочет вести себя как империя, всегда. А имперское образование - это мультикультурное, полиэтничное, но с некоей цементирующей главной идеей - государственное образование, которое хочет дожить до главного суда, которое имеет в планах своих эсхатологическую перспективу и хочет влиять на весь мир. Не на регионы отдельные, а глобально на Вселенную. Такова любая империя, американская это империя или британская, или российская, или турецкая. Конечно, с той разницей в мировоззрениях, с той разницей в мироподходах, которые определяются религиозным взглядом на мир. Поэтому турки делают то, что хотят, потому что не балуются в свою государственность, а оправдывают свое бытие своим имперским прошлым и желанием имперского будущего. А мы заигрались в толерантность просто. Мы как бы забаловались в европейские ценности и иногда мы говорим по-прежнему так, что мы покажем кому-то кузькину мать или шапками закидаем, но по большей части скатываемся на птичье щебетание такое - европейское, бессмысленное, бессильное, беззубое птичье щебетание. Вот в этом разница между ними и нами.
Р. Голованов:
- Но ведь Россия тоже постепенно превращается в Европу, а Европа - это что такое? Когда ты отказываешься от своей идентичности, когда ты отказываешься от своей веры, там квартира, дом - да зачем они нужны? Жена? Да зачем она нужна? Вот так, связи такие мимолетные. Бог? Ну, он вообще в эту картину мира не вписывается… Ведь проще быть атеистом, чем человеком верующим. Проще в этом миксере глобализма перемолоться, чем пытаться сказать - а вот мы - французы, мы - русские, мы готовы что-то противопоставить. А вот что мы можем таки противопоставить целой империи Эрдогана? Ведь он строит мусульманскую империю.
А. Ткачев:
- Ну, Европа вообще, как говорил Василий Великий, «пчела не на всякий цветок садится, а на тот, который сядет, не все с собой уносит», и обращение к опыту любой другой государственности или там квази, надгосударственности, должно быть избирательным. Обращение в Европу может быть очень избирательным, поскольку в Европе есть чему поучиться и есть сейчас от чего оттолкнуться. Надо давать себе четкий ответ на этот вопрос - что можно оттуда брать, а что брать категорически нельзя. Песенка Европы не спета, между прочим. При всех наднациональных издевательствах над коренными народами европейского континента, европейцы, думаю, сохранили, просто мы об этом не говорим… вот недавно мы видели, как парижане выходили на улицы своих городов с лозунгом «Мы хотим мессу». С такими лозунгами не выходили немцы, не выходил кто-нибудь еще… А вот французам нужна месса. Для меня это хороший сигнал как бы. Людям нужно богослужение, они воспринимают эти глобальные стреноживания государства как антихристианские вызовы. Европейцы почему вываливают на улицы своих городов и массово бунтуют против блэкаута? Потому что они видят в этом все глобальный антихристианский антихристов проект, они запах серы в воздухе чувствуют. Их достаточно много и у них есть опыт гражданского сопротивления, так сказать, хотя там их и месят беспощадно собственные полицейские, в том числе, в частности, в Германии. Но с Европой песня не спета, повторяю, потому что мейнстримные каналы показывают нам только какую-то пену, а глубинные процессы нам не показывают и их не анализируют. Я думаю, что средний европеец иногда совершенно отвратителен, иногда бездарно не нужен никому, но иногда он продолжает быть сыном христианской цивилизации и таких людей наверняка немало. Нам нужно делать только одно. Нам нужно не стесняться сказать, что фундаментом российской государственности является русский народ и прекращать его уничтожать. Нам нужно заниматься выживанием и реабилитацией - физической и нравственной - русского народа и нужно окапывать корни христианского мировоззрения. Нам нужно быть христианами в быту и в праздники, и в посты, и на рабочем месте, и в информационном поле. Надо перестать стесняться имени господа Иисуса Христа. Я думаю, этого одного достаточно для того, чтобы Россия освежилась в своем нынешнем затхлом безыдейном состоянии. Безыбейное состояние - это какое-то скотское состояние, состояние домашнего животного. А человек должен иметь видение будущего, осознание прошлого и такое разумное самочувствие. Все это нам дает христианская вера и христианская цивилизация, от которой мы стыдливо отмалчиваемся. В чем заключается наш родовой грех, собственно. В этом смысле мы в плохом смысле европейцы. Если вы заметили, американские выборы - это сплошь религиозное явление. Все их выступления проходят в церквах и конгрегациях, сопровождаются пением хоров религиозных, религиозный фактор в выборном процессе архиважен, хотя наши нигде об этом не говорят. То ли стесняются, то ли просто слепы, чтобы это замечать. У них там в анкетах официальная биография соискателей президентского кресла предполагает официальную графу «вероисповедание». Если у человека там прочерк или у него написано атеист или агностик, а это информация публичная, он пролетает, как фанера над Парижем, у него нет ни малейшего шанса быть президентом. Нужно быть методистом, квакером, пятидесятником, православным, католиком или кем-то еще, или, скажем, пресвитерианином, как Трамп, но не атеистом. А наши умалчивают об этом, наши стыдливо делают фигуру умолчания о Боге. Соответственно, все остальное сыпется и получается ерунда. Значит, возвращение к христианскому мировоззрению и спасению русского народа, как фундамента русской цивилизации. У нас 172 народа живет в РФ. Но фундаментом русской цивилизации является русский народ, все остальные 171 не смогут взять на свои плечи труд исторического выживания и продления в истории этого здания большого. То есть, нужно просто называть вещи своими именами - больше ничего.
А. Афанасьев:
- Отец Андрей, если заговорили об Америке, как раз есть одна история. Я несколько лет назад общался с православным священником из США, он американец плоть от плоти, его зовут отец Джон Паркер, он перешел в православие из евангелистов, из самой распространенной американской протестантской деноминации, и он мне говорит - как думаешь, сколько сейчас в Америке православных? Я говорю - миллион? Он говорит - нет, три. Как думаешь, сколько сейчас в Америке из этих трех миллионов тех, кто культурно, традиционно, цивилизационно православных и обращенных? Я говорю - ну, обращенных, наверное, процентов 15-20. Он говорит - половина. То есть, из трех миллионов полтора миллиона - это русские, болгары, сербы, греки и все остальные православные народы. И полтора миллиона - обращенных вот этих как раз белых простых американцев, электората Трампа, как угодно можно называть этих людей, те, которые являются становым хребтом государства Соединенные Штаты Америки. Как вам кажется, почему сейчас православие набирает такие обороты именно за рубежом? То есть, помимо того, что был у нас расцвет после распада Советского Союза, сейчас мы наблюдаем такие процессы, в первую очередь, в США - для меня это был шок! - три миллиона! Ну, две области у нас в средней полосе, два региона России. И одновременно с этим то же самое мы наблюдаем и в Европе. Как так происходит? Почему люди сейчас в 21 веке ни с того ни с сего вдруг идут в православную церковь?
А. Ткачев:
- Для меня является такое… чтивом информация об этих конвертах. У нас есть такой портал православие.ру и там довольно часто берутся интервью у современных тех самых православных людей, корни которых уходят в лютеранство, в пятидесятничество, баптизм, римокатолицизм и т.д. Их суммарно довольно много, действительно, это удивительный факт в современной истории. Объяснение этому довольно простое, мне кажется, простое. Христианством не является все, что христианством называется. Искренние, сердечные, глубокие люди первое свое знакомство с Евангелием, переживающие в различных общинах и деноминациях, часто перерастают религиозный уровень своих первичных общин и озабочиваются поиском подлинной церкви, как они сами это идентифицируют. Хочу найти церковь апостольскую, хочу найти церковь древнюю, хочу найти веру… И этот поиск приводит одних к чтению, других к знакомству с живыми носителями православия, третьих приводит на литургию случайно… И так было у многих… То есть, православию, для того, чтобы приобретать учеников, нужно просто быть. Поскольку у нас нет такого миссионерского пафоса и мы никого не зовем к себе особенно, так сказать, не кричим, у нас нет хамства кричать «идите к нам, мы самые лучшие». У нас этого хамства нет и это очень хорошо. Мы совершаем свое служение довольно скромно. Ну а те, кто ищет, имеют шанс прийти и увидеть. Собственно, приди и посмотри, как бы это библейское слово здесь вполне уместно. Поэтому сохранение литургической глубины и красоты, трансляция из святоотеческих смыслов и святоотеческое понимание Евангелия, молитва искренняя вот эта «Умножение учеников», оно будет и дальше продолжаться в постхристианском мире. Все люди, недовольные сухостью своей общинной жизни, желающие настоящего, уставшие от этих скачущих по сцене проповедников или там чего-то еще, они будут обращаться в православие, будут. Этот процесс невозможно остановить, он на фоне глобальных процессов не такой массовый, конечно, но в мире духа есть другие цифры. Если, скажем, согрешил миллион человек, очевидно, это плохо. А покаялось 20 человек - очевидно, это мало. Но 20 кающихся держат на своих плечах миллион нераскаянных. И это тоже факт. Это история Авраама и Содома. Если будет 15 праведников, Содом бы стоял. Так что этот процесс хорош, он божий. И нам нужно просто быть православными. Литургия в повседневной жизни, для того, чтобы ищущие большего и настоящего приходили и оставались.
Р. Голованов:
- Отец Андрей, вот такая новость пришла к нам из США. Крупнейшая в Америки ЛГБТ-правозащитная организация призвала будущую администрацию Байдена помочь отменить аккредитацию христианских колледжей и школ, если они не проводят политику против дискриминации по признаку сексуальной ориентации и гендерной идентичности. То есть, чтобы они признавали мальчика девочкой, а девочку мальчиком, когда такое происходит. Что вообще будет с приходом Байдена? Потому что есть несколько крупных лидеров, с одной стороны, это Папа Римский, где престол делает заявления в документальном фильме, что надо вот и однополые браки признать… там по-разному трактуют перевод этой цитаты, но мы все поняли как бы. С другой стороны, приходит Байден, который называется себя христианином, а с другой стороны, я уверен, он не может не откликнуться и на такие заявления и просьбы.
А. Ткачев:
- Вообще, знаете, что все хорошо на самом деле. Вот те христиане, которые будут стреножены западной версией Левиафана, государства, которое будет стремиться контролировать все наши шаги при помощи разных средств, вот когда это государство встанет на лыжи окончательно и бесповоротно новой морали, антихристианской морали, оно заставит людей, у которых не умерла совесть и которым не все равно, искать настоящую церковь. И если твоя деноминация, твоя версия исповедания Христа покорно сдастся и начнет легализовать, там венчать, благословлять противоестественные союзы, если ты будешь всюду взят за горло и тебе даже крестик нельзя будет носить на шее в публичном пространстве, то это одних просто-напросто поломает и опустит, а других возбудит на поиск, на уход из своей семьи прежней и на поиск подлинной церкви. В этом смысле у нас есть шанс. У России, собственно, и есть такая идея. Одна из спасительных идей, оправдывающих наше бытие. Мы можем быть цитаделью и Ноевым ковчегом, ковчегом спасения и неким таким оазисом, в который можно сбежаться всем тем, кто хочет свободно исповедовать Христа без современных антихристианских извращений. Так что в этом процессе я тоже, думаю, что будет какой-то странно положительный эффект. Логика событий такова - нужно добить христианство на западе, добить его. Добить его не силой оружия, а гонения и закрытия храмов, добить его извращением морали и догматики. Как один из католических прелатов не так давно в открытом письме Папе Римскому прямо заявил, а Папа Римский - это чистый левак, популист и актер еще тот - это не традиционалист никакой, это не Иван, Павел Второй, не Бенедикт, это левак. Это кошмар на самом деле. И вот архиепископ, писавший ему письмо, говорил, что вы создаете новую церковь, в которой не будет догматики, в которой вера будет безразлична, как бы это будет церковь всех добрых людей, независимо от того, во что ты веришь. Церковь без морали, - там не будет моральных предписаний. Церковь без аскетики - там не будет борьбы с собой, со страстями и грехами. Церковь без морали, без аскетики и без догматики - это церковь Антихриста. И вы строите ее сознательно? Так что, видимо, такая перспектива есть. Это мерзкая перспектива, безусловно. Потому что при всей разнице католицизма и православия, при всех сложностях отношений мы не можем радоваться их поражениям. Их поражения угрожают и нам тоже тем же самым, потому что мир глобален. Так что, я думаю, что все это будет двигаться туда, потому что сказав «а», трудно уже не сказать «б». А если ты проговорил половину алфавита, то тебе уже нужно договаривать до последних букв. И я верю в то, что добрые христиане запада будут превращаться в православных христиан запада или покидать свою родину в поисках христианской страны, где их никто не будет заставлять натягивать известный предмет на глобус. И я надеюсь, что такой страной будет Россия. Это один из наших козырей, которые сам Господь нам вручает в руки.
А. Афанасьев:
- Отец Андрей, вы говорите, что такой страной будет Россия. Сейчас мы не являемся ею в полной мере?
А. Ткачев:
- Ну, КПД наше никогда не достигает ста процентов и мы имеем свое видение России… У нас же у всех как бы своя Россия. У нас есть некий образ желательной России. Конечно, мы сегодня не таковы. Потому что, повторяю, это смрадное дыхание мирового Левиафана достигает и до нас. И мы тоже понимаем, что такое Антихрист. То есть, у нас недавняя советская эпоха нам всем показала, насколько остервенелым может быть лицо антирелигиозного государства. Мы пока не можем похвалиться тем, что мы христианская страна. На нас смотрят как на христианскую страну, как на продолжательницу византийских традиций, как на хранительницу веры. Недавно обратившиеся за помощью эфиопы, они обращаются к нам как к фундаменту православной веры в мире. Дескать, нас тут гонят и бьют… (звук пропал).
Р. Голованов:
- Отец Андрей, в чем главная загвоздка? Мы говорим про Запад, про католиков, про представителей других религий. У них такие гонения чувствуются, есть какое-то противостояние, что вот Папа сказал одно, кто-то выступил за содомские отношения. А у нас-то в стране особых гонений нет. И люди могут подумать, что православие очень комфортно существует. Может, как раз, этого не хватает, чтобы люди у нас ринулись в церковь? На Пасху 3% или 3% собиралось?..
А. Ткачев:
- А о том и говорю, что на момент константиновского этого эпохального решения «Миланского эдикта» христиане составляли в империи не более 10-15%, но был эффект полного присутствия. Христиане были в армии, на поле, на море, в философских школах, среди лекарей, среди знати, среди бедноты – они были везде. Язычники хватались за голову, говорили, как вас много, откуда вы взялись? Для того, чтобы страна была христианской, нужно, чтобы не 3%, а 10% были в храмах на Пасху. А вообще моя личная цель такая – это чтобы все крещеные люди были участниками воскресной литургии. Это тот минимум, мимо которого нельзя пройти. И если мы этого достигнем совокупными усилиями, то мы не узнаем страну в лучшем смысле слова.
Нам не нужно гонений больше. Лютер говорил, что существует такая вера висельника, то есть, когда у человека петля на шее, зачитан приговор, тогда, скорее всего, он будет молиться. Будет молиться даже Вальтер, который страшно помирал и орал, что боже, прости меня. От него убегали с ужасом, он всю жизнь призывал: раздавите гадину.
С петлей на шее молиться будет каждый второй или каждый первый. Но я бы не хотел нашим людям такую перспективу. Я бы хотел, чтобы люди приходили к Богу в мирные времена, не в голоде, а в сытости, не под дулом пистолета, а в мирной обстановке, не в бедности, а в достатке, не в старости на замоченном матрасе, а в здоровье и в молодости. Чтобы они от ума приходили к Богу, а не от беды. Мне бы хотелось, чтобы каждый школьник России, по крайней мере, каждый русский школьник знал «Житие Серафима Саровского», «Житие блаженной Матроны», чтобы они половину ненужных знаний, которые они тут же забывают при выходе из школы, чтобы они поменяли на знания жизненные. И мне бы хотелось, чтобы мы решили вопрос с абортами, потому что мы продолжаем нести фишку первенства в этом проклятом деле. И там ряд есть вещей совершенно очевидных, которые мешают нам назваться Святой Русью. Ресьб молящаяся, трудящаяся, которой дают заработать, Русь зарабатывать умеет, любит. Но когда по рукам бьют в течение столетия, то он отвыкает от созидательного труда.
Задач очень много у церкви и у власти. И у простого человека. Но мы пока только на пути. Наше единственное достоинство, что мы не исчезли. У нас есть несомненный плюс, заработанный кровью, мы не исчезли. Это надо записать в актив. Считали уже, что нам можно сбросить со счетов, как ничего не значащих, однако мы существуем. Как пишет Павел в посланиях своих: нас считают мертвыми, но вот мы живы. Мы ничего не имеем, но всем обладаем. Мы не известны, но нас узнают.
Нас уже списали за ненадобностью, но мы живы. И еще дерзаем произносить какие-то смысловые вещи в это звуковое пространство. Нам нужно теперь перейти от состояния, что мы просто живы к состоянию, чтобы мы повысили качество своей духовной жизни. Это большая задача. Об этом надо говорить с утра до вечера.
А. Афанасьев:
- Отец Андрей, а можно ли это сделать не директивно? Обычно у нас, может, это наследие сверхпатерналистской советской системы, люди все время ждут, что должны прийти к власти хорошие люди, которые наведут порядок. И тогда в стране все будет хорошо. Это рабочая схема? Или лучше не ждать и не надеяться, что кто-то придет и даст команду хорошо себя вести.
А. Ткачев:
- Не надо надеяться на приход какого-то нового отца-основателя, который нам свободу подарит. Это ложная надежда. Я выступаю за то, чтобы государство как можно меньше вникало в жизнь человека, чтобы оно урегулировало жизнь в ее общих контурах, но не лезло в каждую дырку, не совало свой канцелярский нос во все щели бытия. Дайте человеку заработать, отнимите от него избыточность справок и налогов. Дайте человеку самому возможность построить жилье, люди сами отстроятся, только уменьшите ему количество справок и налоговое бремя. Дайте возможность приобрести клочок земли, он сам построит себе жилье. Не нужно ждать, когда вы там выгоните новую девятиэтажку. Или с ипотеки снимите процент для многодетных семей.
Нужно, чтобы государство, я жду этого, по крайней мере, я хотел бы, чтобы государство регулировало наши общие потоки жизненной энергии, но не лезло в каждую дырку. Государство, избыточно занимающееся своими гражданами, это и есть такой паноптикум. Это тот ужасный образ тюрьмы Мишеля Фуко, где тебя наблюдают со всех сторон, но ты не знаешь, кто он. Когда государство как бы говорит «хочу все знать, хочу тебя контролировать каждую секунду, хочу иметь полную власть над тобой, но хочу делать это анонимно». Камеры везде! Вы видите, что мы кругом окружены камерами! Меня это, например, совсем не радует. С какой стати я должен везде наблюдать за черным глазком, который наблюдает за мной?
Бумажное бреема. Мы вечно ходим со справками. Мы обложены бумагами, как цепями. Наше рабство – бумажное. Это хорошо? Это ужасно! Нужно сокращать это количество справок бесконечных. Там, где это возможно. Я этого жду от государства. А то, что там какой-то светлый муж придет, скажет, что он дарует нам великий свободы, я в это не верю. Я верю в то, что человек сможет. Мог же он раньше! Сможет, наверное, и завтра от простого к сложного благоукрасить свой быт, стать хозяином.
Р. Голованов:
- Вы заговорили про государство. И у меня вопрос. А должны ли верующие люди лезть в политику? Я наблюдаю, читаю чат, что зачем, что за религиозная программа, но она не религиозная, это взгляд христиан на то, что происходит вокруг. Имеем ли мы право, вообще, нос высовывать?
А. Ткачев:
- Понимаете, политика лезет к нам со всех сторон. Мы вынужденно занимаемся ею, потому что она лезет в нас. Она претендует на наши потроха, на наши мысли, на наше нутро, на все наши кишки она претендует. На отпечатки пальцев, на роговицу глаза, на химию слюны, на прописки всякие, на налоговые декларации. Государство претендует на все. Это внутренняя и внешняя политика, и мы не имеем права об этом не говорить, потому что оно само к нам лезет. Как Конфуций говорил: лучше всего из всех правительств то, которое не замечают. Хуже то, которого боятся и еще хуже то, которое презирают. Но лучшее, которое не замечают, это как воздух, ты его не замечаешь. Это очень хорошо.
Например, медицина. Можно ли нам не думать о медицине? О тех же абортах, об экстракорпоральном оплодотворении, об этих детях в пробирках. Можно или нельзя7 Это религиозная тема или политическая? Медицина – это политический вопрос. У нас на Нюрнберге даже было дело отдельное – дело врачей. Это вопрос, связанный с преступлениями очень часто, с черными трансплантологами. Это тоже медицина. И есть министр медицинский в каждом правительстве, а правительство – это политический орган. Если медицина – это наше дело, но оно одновременно и политическое. Мы можем высказываться по медицинским проблемам, получится сразу, что мы высказываемся по политическим проблемам. Или, например, образование. В каждом правительстве есть министерство образования, значит, это тоже политический процесс. Как мы сегодня учим, такое будущее мы завтра и получим. Это политика внутренняя и внешняя. Можем ли мы не говорить об образовании? Думаю, нет. А как только мы говорим об образовании, о медицине, об обороне, о сохранении человеческого генофонда, об истории… История – это политика или не политика? Конечно, политика. Современная политика выбирает из истории то, что ей приятно. И совершенно игнорирует то, что не хочет знать. Если мы говорим про историю, мы вмешиваемся в политику неизбежно.
К сожалению, все, что нам интересует и тревожит, может быть названо вопросами политического характера. Вот Иоанн Предтеча. Он, например, за что был казнен? За то, что говорил Ироду, что Ирод не имеет права спать с женой своего брата Ирадиадой. Казалось бы, какая тебе разница, кто и с кем спит? Но ты, Иоанн Предтеча, тебе есть какое-то дело? Однако он говорил царю, царь его уважал, его боялся. Ирадиада его терпеть не могла, и это все сложилось в такой пазл, что святого человека убили, отсекли ему голову по козням этой обиженной дьяволицы. Можно тоже услышать, что он полез в политику. Иоанн Предтоеча полез в частную жизнь какого-то политика, а оно ему надо? Оказывается, надо.
Р. Голованов:
- Я слежу за чатом. У нас тут веселуха, пляска…
А. Афанасьев:
- Очень хочется, чтобы люди получили внимание ваше. Некоторые буквально вопиют. И я вижу не только троллинг, но и внутренний надлом в душах этих людей, в том, как они это пишут. «У меня вопрос. Если бы во время службы Патриарха в храм зашел бы Иисус в рваной одежде и с посохом, узнали бы его или выгнали бы, да тумаков надавали?».
Р. Голованов:
- Я, кстати, дополню этот комментарий. «И что бы сказал Христос, если бы увидел кортеж Патриарха, который мчится по Тверской?». Это из комментариев.
А. Ткачев:
- Христос имеет обычай регулярно приходить на службу Патриарха, должен вам доложить. И он бывает узнан каждый раз, когда приходит. И мы безошибочно знаем, когда он приходит, а когда нет. У Амвросия Медиоланского в молитве литургической есть такое слово-пожелание: да ощутит ум мой божественное пришествия твоего сладость и ополчение ангелов вокрест меня. Смею уверить, что мы чувствуем божественную сладость пришествия Христова. И литургия, как раз, совершается ради его присутствия. Божественное присутствие может в разных формах и видах совершаться всегда, особенно в литургии. И это происходит, в том числе, на патриарших службах.
А что касается этого униженного и оборванного вида Господа Иисуса Христа, то смею вас уверить, Христу оборванному и униженному в лице меньшей братии нашей, различных обездоленных и униженных людей служит огромное количество православных людей в виде волонтерства, различной благотворительной помощи, в виде ухаживания за стариками, немощными. Мы занимаемся этим постоянно, только не кричим и не трубим, не афишируем это. Это составляет некую сокровенную сторону жизни христианской церкви.
По отношению к кортежу, здесь я должен вспомнить, как относился Христос к дорогим одеждам первосвященников, к повозкам и упряжкам, которые их возили и так далее. Он относился к этому совершенно никак. Он вообще никогда не акцентировал в своей речи какие-то гневные филиппики в отношении людей, которые заняли первые престолы в народе и церкви. Он упрекал их только за неверие, потому что там сильно наседали еще книжники и фарисеи, но что касается одежд, кортежей, часов там, каких-нибудь еще там бархатных ряс как бы, эти вещи в силу своей мелкотни мимо ходят от Иисуса Христа. Христос смотрит на человека по-другому. Он смотрит не на лицо, а на сердце. И он знает, что в дорогих одеждах есть люди с золотыми сердцами. Есть в скромных одеждах люди, в которых дракон живет. Надо купить в христианском магазине христианские глаза. И смотреть на мир христианскими глазами, тогда эта мишура будет вас меньше отвлекать.
А. Афанасьев:
- Другой вопрос в чате с самого начала эфира пользователь Евгений Павлушова говорит: почему сейчас церквей много, а духовности мало? Почему при Советах их практически не было, а люди были добрее и совестливее?
А. Ткачев:
- Во-первых, церквей мало, а не много. У нас историческая Москва, замкнутая в Садовое кольцо, имела внутри себя больше церквей, чем имеет сегодняшняя Москва, разросшаяся до мегаполиса. У нас каждая высотка – это здание, в которое помещается два, три или более сел, а в каждом селе, да будет известно, есть церковь.
Мораль. Она была инерционная от времен Святой Руси, потому что тысячелетняя история Русы не сопоставима с правлением 70-летним правлением коммунистов. У нас инерционная мораль существует. И наш пресловутый воспетый коллективизм нам, желание «сам погибай – товарища выручай», «честным трудом не построишь хором», это все мировоззрение русского человека. В советские годы оно жило инерцией досоветских времен, а когда инерция исчахла, когда сам коммунизм проявил свою пустоту и лживость, тогда эта империя рухнула. И никто, заметьте, не вышел ее защищать. Не возникло никакого белого движения, которое пошло бы умирать за идеалы, потому что идеалы были мертвые. Советская власть просто оседлала волну. И ехала на гребне народной нравственности, покуда эта нравственность не исчахла и не сошла. В святые 90-е, когда девочки хотели быть проститутками, а мальчики бандитами…
Р. Голованов:
- У нас остается минута, отец Андрей, еще один вопрос процитирую из чата. Спрашивает наш постоянный слушатель Сергей Мардан про войну с запрещенными в России «Свидетелями Иеговы». Ведь в девяностые годы церковь была слаба и тогда, как говорил один такой бунтарь-дьякон, можно было выходить, воевать с сектами. Вопрос: почему идет сейчас эта война с теми еретиками? И идет она руками якобы церкви, но устраивает бойню, как раз, государства?
А. Ткачев:
- Дело в том, что государство догоняет некоторые вещи, которые не успевает догнать церковь. Борьба с сектанством требует очень серьезных интеллектуальных и энергетических усилий. У нас их нет. И, к нашему счастью, ряд тоталитарных сект, которые не имеют ничего общего с христианством, по сути, работают на разведки западных стран, например, та же секта «Свидетелей», еще ряд или наши виссарионы доморощенные, их, к счастью, работу берет на себя держава. Но она берет ее на себя не с догматических оснований, а с точки зрения защиты своего народа, защиты головы. Нельзя просто дать человеку экономическую безопасность или физическую безопасность. Надо дать еще и информационную, духовную, безопасность.
Р. Голованов:
- Отец Андрей был у нас в гостях. Мы будем каждую среду с 18 часов до 20 часов. Спрашивают тут, а кто в космос полетел? Да это Бог разрешил полетел в космос.
А. Афанасьев:
- Гагарин был верующим, чтобы вы знали.
