Максим Кононенко: Прекрасное будущее в России уже наступило
В. Ворсобин:
- У микрофона Владимир Ворсобин и с нами Максим Витальевич Кононенко, российский журналист и программист, блогер, публицист и обозреватель радиостанции «Вести ФМ». Максим Витальевич, здравствуйте.
М. Кононенко:
- Всем привет!
В. Ворсобин:
- Я думал, с чего бы начать и я, как обладатель очень скромного Telegram-канала с завистью и наслаждением читал ваш Telegram-канал и многие вопросы, конечно, я задам в связи с моим времяпрепровождением за вашим творчеством, но с самого начала я хочу спросить – как вам сейчас наше общественное настроение? Как бы вы его описали? Вот та атмосфера, в которой мы сейчас живем, с одной стороны, нас все поругивают, что мы живем слишком расслабленно, что мы словно находимся в мирной стране, а ведем себя так, словно ничего не произошло. С другой стороны, вроде военное положение не введено и никто мобилизацию не объявляет. Вот такая расхристанная совершенно ситуация, в которой непонятно даже как себя вести. Как бы вы это все описали?
М. Кононенко:
- Вы прямо с козырей заходите. Мне кажется, что общество ведет себя довольно адекватно, потому что одно дело, когда на тебя нападают и объявляется священная война. Другое дело, когда объявляется специальная военная операция, а, раз она специальная, то ею должны заниматься специалисты. А всех остальных людей, которые не имеют отношения к военным специалистам, это как-то особо не должно волновать. Вот они и продолжают жить своей жизнью. Тревожась, разумеется, из-за того, что их родных и их самих могут в любой момент мобилизовать, призвать принимать участие в специальной военной операции, к которой они никакого отношения не имеют.
При всем при этом ситуация изменилась за последние месяца четыре, наверное. Изменение состоит в том, что Украина обстреливает Белгородскую, Курскую, Брянскую области. В этом смысле уже, конечно, возникают мысли пойти защитить не жителей Донбасса, а уже своих родных…
В. Ворсобин:
- То есть, по Конституции у нас получается, что свои родные находятся несколько западнее, чем…
М. Кононенко:
- По Конституции они, конечно, теперь тоже наши, свои, родные... Но вот вы спрашивали про то, что все продолжают вести привычный образ жизни, - да, покуда это не война, а специальная военная операция, то почему нет? Войны не объявлено.
В. Ворсобин:
- А, мы сейчас говорим о словах, да, то есть, о командах.
М. Кононенко:
- Это не о словах, это все-таки о понимании. Конечно, все чуть менее, чем все представители начальства, они говорят, что против России ведется война войсками НАТО и все такое прочее, но в мозг это еще не вошло, поэтому, мне кажется, что это хорошо, что не вошло в мозг. Мне кажется, что хорошо, что люди продолжают вести привычный образ жизни. В этом есть некий залог душевного спокойствия, поскольку, когда начинается уже паника, это всегда хуже, чем когда паники нет.
В. Ворсобин:
- То есть, мы сейчас рассматриваем два варианта. Душевное спокойствие и панику. Интересно. Мне кажется, во время войны, ну, мы же всегда вспоминаем и в риторике всплывает все время Великая Отечественная, народная… Но там и того, и другого не было, а была решимость…
М. Кононенко:
- Нет, как не было? А паника в Москве в 1941-м, осенью? Она была, против этого не попрешь. Она была.
В. Ворсобин:
- Но есть же еще третий вариант, когда народ сплачивается и стройными рядами…
М. Кононенко:
- Да, да, потом, страна очень большая и, я так полагаю, что и во время Великой Отечественной войны люди где-нибудь в Красноярске или Новосибирске продолжали жить обычной жизнью.
В. Ворсобин:
- До тех пор, пока их не призвали в армию.
М. Кононенко:
- Да, именно. Но в Москве тоже призывают.
В. Ворсобин:
- Но нет ли у вас такого ощущения – недо? Вот недо… как будто мы находимся в какой-то недооперации, недовойна, недоединство, недонародность… такое ощущение, что занесли ногу и стоим с занесенной ногой, боясь сделать следующий шаг?
М. Кононенко:
- Это так теперь устроено человечество. Это не конкретная какая-то российская проблема, а, может быть, даже это и не проблема, хотя русский человек все время умел как-то смиряться с действительностью и приспосабливаться к ней. Но если мы говорим про недо, а это хорошее слово, то так действуют все стороны в этом конфликте. Все недо, все ждут, что, может быть, произойдет что-то такое, когда… Вот как сегодня какой-то там человек сказал очень смешную фразу – не помню, как его зовут – что какие-то красные линии были пройдены, но есть еще более красные. Это из наших кто-то сказал, в ООН там или где-то. Вот все, наверное, ждут какой-то еще более красной, а что ею может являться, совершенно непонятно. Атомная бомба? Ну, может быть.
В. Ворсобин:
- Вообще вы так спокойно говорите про атомную бомбу. Я заметил на самом деле, что какое-то табу снято в последнее время с этих слов.
М. Кононенко:
- Вы совершенно правы. Кстати говоря, я на эту тему писал довольно давно уже, что есть какие-то сакральные вещи. Знаете, вот сейчас модно, когда мужья присутствуют при рождении собственных детей. Я присутствовал при рождении обоих своих детей. Не то чтобы мне это не понравилось, но это разрушает какую-то тайну, сакральную совершенно тайну, которой владела только женщина раньше. То же самое с этой атомной бомбой. В этом смысле, конечно, атомная бомба ценна, покуда она не применена. И атомное оружие, его сила в том, что это абсолютная угроза такая, а. если его применят, даже несмотря на то, что будут какие-то чудовищные результаты, все будут знать, какие будут результаты – сакральность пропадет – и будут готовы к тому, что такие результаты будут. И в этом смысле, конечно, вот это снятие табу, десакрализация ядерного оружия, мне кажется, это большая ошибка современных политиков.
В. Ворсобин:
- Насчет десакрализации вы верно подметили. Мы сейчас все десакрализиуем… Вот я читал ваш Telegram-канал и я поймал себя на мысли, что я сижу и улыбаюсь…
М. Кононенко:
- Ну, я циник…
В. Ворсобин:
- Нет. Вы спокойный циник, вы как будто абстрагируетесь от этого и просто наблюдаете эту жизнь спокойным, в восхитительно спокойном тоне.
М. Кононенко:
- Это два разных обстоятельства. Во-первых, я работаю в новостях и читаю тысячу новостей в динь, и первая история с переставлением слов – это не про ситуацию, это про людей, которые сочиняют заголовки. Я помешан на заголовках, я их собираю и, конечно, человек, который придумал про живописный лес и кровопролитные бои, он достоин того, чтобы его заголовок препарировали.
Что касается рефлексии, то рефлексия, безусловно, существует. И существует боязнь за ребенка, за других родных, которые гораздо больше подходят под критерии мобилизации. Мне просто кажется, что выносить эту рефлексию в публичное поле – это неправильно. Потому что это жалко всегда как-то выглядит. Это надо перерабатывать внутри себя. Знаете, я вот очень не люблю истории, когда человек начинает сильно болеть и заводит специальный блог, где он описывает ход своей болезни с тем, чтобы донести до всех, что можно бороться. Херня какая-то, я этого не понимаю… Я в этом смысле интраверт.
В. Ворсобин:
- Максим, вот мы поговорили о ваш ем Telegram-канале, у меня тоже есть свой, но я там больше рефлексирую, поэтому у нас в этом смысле есть небольшой спор, потому что все, что касается людей, а я проехал автостопом от Калининграда до Владивостока недавно, я поговорил, наверное, с сотней людей случайных, и для меня рефлексия – это неплохое слово… Это что-то рядом с человечностью…
М. Кононенко:
- У меня тоже есть близкие люди, с которыми я все эти вопросы обсуждаю. Мы спорим все такое. Знаете, я у Бориса Борисовича Гребенщикова брал когда-то интервью, когда еще работал музыкальным журналистом, и он мне тогда сказал: «У меня нет мессианского комплекса». Вот у меня тоже нет мессианского комплекса, но, как мы видим сейчас по Борису Борисовичу Гребенщикову, никто не надо зарекаться. У него теперь этот комплекс прет вовсю. Так что я не знаю, может быть, когда-нибудь, когда вся эта ситуация проедет по мне катком, я начну рефлексировать. И я совершенно не знаю, сыграет это в мою пользу или нет. Думаю, что да, наверное.
В. Ворсобин:
- В вашу пользу? Вы так меряете?
М. Кононенко:
- Все-таки у меня семья, я должен ее кормить.
В. Ворсобин:
- Понятно. Еще один из ваших постов в Telegram-канале. «Центризбирком и Российский Союз молодежи решили сделать совместную программу в сфере правового просвещения молодежи, то есть, повышения популярности выборов среди тех, кто в этом возрасте интересуется только лицами противоположного пола»… и дальше вы рассказываете очень трогательную историю, что вы старшего своего сына повели на первые выборы, ему было очень интересно, а теперь как-то не очень. В этом, вы пишите, проблема любого стабильного государства. Вот вы в этом видите ответ на этот вопрос, что это проблема любого стабильного государства, весь политический расклад определяется соцопросами, а потому его просто надо оформить… А вот дикая европейская социал-демократия, в которых власти все время меняются, они на самом деле непрактичны, зато, я так понимаю вас, что, возможно, они эффектны и хочется участвовать на выборах, но это все вот… Объясните, как действительно нашу молодежь вернуть в общество по большому счету? Ведь общество заинтересовано в выборах. Или я ошибаюсь?
М. Кононенко:
- Наше – нет, не заинтересовано. Русскому человеку вообще не свойственно выбирать. Вот мы мечтали про сто сортов колбасы при советской власти, вот они теперь есть и ты приходишь в магазин и думаешь – так что купить-то? Я небольшой сторонник таких совершенно уже устоявшихся государственных машин типа нашей, очень плохо обновляющихся. Но я и не сторонник вот этой самой дикой демократии, европейской социал-демократии, про которую я писал. Бывают общества средние. Вообще говоря, в мире всего три президентских страны на самом деле есть, из больших. И мне нравится Франция в этом смысле. Там президент сидит долго, бюрократия чрезвычайно сильна, должности буквально передаются по наследству и в этом смысле никаких таких треволнений нет. Ну, кроме того, что там все время революции перманентные. Поэтому политическая машина чувствует себя более-менее стабильно. А бывают крайности, да. Вот у нас пар некуда выпустить, государственная машина напоминает танк и в этом смысле, может быть, людям где-то бывает тесно и у них поэтому теряется всяческий интерес к тому, что эти там делают. Пусть они там чего они хотят, а мы картошку посадим и как-то проживем.
В. Ворсобин:
- Максим, вы описываете не молодежь, вы описываете подавляющее количество населения. Да нет, бог с ними, с молодежью, я имею в виду, что это большинство и среднего поколения, и старшего поколения – вот они совершенно индифферентны… вот у меня есть такое впечатление, что они не чувствуют себя даже в государстве как таковом, у них свое там государство, которое называется семья. А что там происходит в Москве – какие-то выборы… ну, мы сейчас снова говорим об атомизации нашего общества.
М. Кононенко:
- Нет, на государственную машину, конечно, всем по большому счету наплевать. Это как климат. Снег идет – чего ты с этим поделаешь? Депутаты приняли какую-то очередную фигню – чего ты с этим поделаешь? Ну, будем подстраиваться. Российское государство исторически патерналистское, исторически российский народ привык жить как можно дальше от этого государства. В этом, кстати, и наша сила. Потому что мы не заморачиваемся над вопросами, в которых мы не можем ничего решить. Зачем нам тогда это? Мы займемся теми вопросами, которые мы можем решить.
В. Ворсобин:
- Просто сейчас очень многие говорят о том, что государство в нынешней ситуации просто обязано измениться. У нас хватаются за соломинку, когда рассуждают, а как мы вынесем блокаду, как вы прорвемся сквозь враждебное окружение? Других вариантов ответ нет – мы изменимся, говорят, вот наконец-то сейчас будут реформы и именно сейчас в итоге…
М. Кононенко:
- Вот, вот, красный петух клюнет в одно место…
В. Ворсобин:
- Да, и будет все хорошо. А какая еще логическая цепь к хорошему ведет…
М. Кононенко:
- Я совсем недавно про это и говорил, что все сидят в ожидании, что что-то такое случится, будет перейдена такая красная линия, краснее которой уже нет. И тогда… У меня ко всем этим людям вопрос – а куда денутся все те, которые сейчас?
В. Ворсобин:
- Они волшебно исчезнут или будут задвинуты, будут наняты другие люди…
М. Кононенко:
- Да, они волшебно исчезнут… снесутся куда-нибудь, в космосе будут летать… На это ответа ни у кого нет. Вся рефлексия заканчивается на том, что нам надо все изменить. Вот давеча читал новость, что Ходорковский и Каспаров (признаны иноагентами в России) учредили там какой-то комитет. Я уже сбился в этих комитетах, я не понимаю, как они в них разбираются, в комитетах там свободной России, еще чего-то, еще чего-то – их тысячи, этих комитетов у них. И вот они все сидят и ждут, что это начало краха режима Путина, пишут они уже 15 или 20 лет… Все, сейчас уже конец Путина…
В. Ворсобин:
- Максим, вы немножко не о том говорите сейчас…
М. Кононенко:
- Это то же самое абсолютно. Это импотенция политическая, которая свойственна сейчас всему миру вообще. Все довольны тем, что есть. Никто на самом деле не хочет ничего менять. Вот Путин решил, давайте поменяем расклад – ну, вот меняет, мы поддержим, конечно, наших военных, потому что это наши военные. Но это рискованное предприятие довольно. Все остальные сидят, все нормально у них.
В. Ворсобин:
- Подождите, Максим. Если это не выход, судя по вашим словам, то где выход?
М. Кононенко:
- Зачем? Выход не нужен. Человечество находится в таком состоянии развития, когда ему уже никакое развитие… все закончилось на том, что кому надо. Вот нас устраивает не внешнеполитически, а внутриполитически нас устраивает система, которая существует. Она нас устраивает, мы к ней привыкли. Мы умеем в ней существовать, мы умеем в ней строить планы.
В. Ворсобин:
- А мы – это кто?
М. Кононенко:
- Мы – это русские люди. Русский народ. Мы умеем строить планы. Вот в 90-е годы мы не могли планировать больше, чем на неделю вперед, а совсем недавно мы могли строить планы на годы вперед. Сейчас в связи с мобилизациями мы не можем больше строить планы на годы вперед, поэтому нам хотелось бы вернуться туда, где мы можем строить эти планы. Здесь мы купим себе машину, здесь мы построим дом, здесь мы выплатим ипотеку и еще что-то такое. Вот это нужно людям на самом деле. Им нужно предсказуемое будущее.
В. Ворсобин:
- Максим, а вот включают телевизор эти люди, которых вы описываете? Они включают телевизор, они смотрят новости, а им оттуда что? Да, признаются проблемы, да, у нас нет импортозамещения, да, у нас здесь проблемы, да, у нас в политике проблемы. Это все признается. Но всегда наше государство говорит – вот как раз сейчас-то мы менять и будем. И по большому счету у людей, если вас послушать, то это сказка, которой кормят очередной раз, что вот сейчас наконец-то государство сделает над собой усилие и сейчас вот мы построим действительно эффективное, экономически справедливое общество.
М. Кононенко:
- Предыдущий раз, помните, когда это говорили? В 2014 году, когда первые санкции ввели. Вот сейчас у нас будет импортозамещение, люди особенно от сельского хозяйства с большим восторгом говорили, что вот сейчас-то мы все заместим. Кстати говоря, надо отдать им должное, многое они заместили. Но дело в том, что не бывает стран, которые производят для себя все, что нужно. Все это импортозамещение – это сказка про белого бычка, потому что мы не можем производить компьютерные процессоры и в мире стран, которые могут производить компьютерные процессоры, три. Мы в их число не входим. Мы отстали бесконечно. И все вот эти проекты, что мы сейчас выделим 3 миллиарда рублей (условно) на создание отечественной операционной системы – это все чистый распил денег. Потому что никакой отечественной операционной системы никто никогда не создаст, а, главное, что она не нужна. Я просто в этой области специалист. А в других областях, там, где они говорят, что сейчас мы начнем штамповать электромобили, сейчас мы начнем еще что-то делать… Советский Союз существовал 69 лет – и вот уже 30 лет он не существует. Это значит – половина от того срока, что существовал Советский Союз. Что было сделано за эти 30 лет? Построили много дорог, много жилья, в котором никто не живет, и немалая цифровизация была действительно государственной жизни сделана, здесь я ничего против сказать не могу. Медицина в Москве лучше европейской, реально. У меня ребенок инвалид – я знаю.
В. Ворсобин:
- Кстати, что вы программист, для меня было неожиданным, хотя, наверное, я должен был знать. Потом я углубился, посмотрел на вашу точку зрения по поводу уехавших… но опять же замечу, Максим, что, слушая вас, как-то мне боязно становится. Я понимаю, что каждые 5-6 лет нам вешают лапшу на уши по поводу нашего прекрасного будущего и т.д. Но это в мирное время еще ладно, но сейчас, когда срочно нужны какие-то выходы из ситуации, ваш пессимизм меня немножко удручает.
М. Кононенко:
- Почему пессимизм?
В. Ворсобин:
- Извините, у меня тогда вопрос. Скажите, а где выход?
М. Кононенко:
- Прекрасное будущее уже наступило.
В. Ворсобин:
- Ничего себе, вот оно, оказывается, какое!
М. Кононенко:
- Да, оно у нас было в нулевые, в десятые годы, когда никогда русский народ не жил так богато за всю свою историю, как в эти 15 лет.
В. Ворсобин:
- Все, закончилось?
М. Кононенко:
- Ну, я не знаю, может, мы его сможем как-то продлить? Про выход мы уже с вами говорили. Выход никому никакой не нужен никуда. Потому что всех вполне устраивает тот мир, в котором они находятся. Кроме вот Владимира Владимировича, которого не устраивал мир, в котором он находится, и он решил его изменить. Я приветствую такой его настрой и пассионарность. Давай, меняй. Только без нас.
В. Ворсобин:
- Подождите, вы сейчас обрисовываете позицию, ну, некоторые веяния в элите, да?
М. Кононенко:
- Элита, мне кажется, где-то с 2007 года, когда уже было понятно, что вот сейчас все обвалится, а было понятно, потому что все было настолько хорошо, что это не могло продолжаться долго, мне кажется, что она с тех пор существует только в рамках одной парадигмы – возьми сколько можешь…
В. Ворсобин:
- …и беги как можно дальше, да?
М. Кононенко:
- Да, и беги как можно дальше. Вот уже довольно много лет она этим и занимается, что говорит нам о том, что взять-то можно много, то есть, мы накопили порядочно. Я не думаю, что нужен какой-то кому-то куда-то выход. Хорошо бы всем сесть за стол и договориться. Пусть эти живут так, у этих там гей-парады, у этих нет гей-парадов, у этих нельзя говорить слово «негр», а у этих можно, у этих социал-демократия…
В. Ворсобин:
- А не поздно ли? В связи с реками крови не поздно ли?
М. Кононенко:
- Никогда не поздно. Слушайте, в 1943 году тоже казалось, что уже поздно.
В. Ворсобин:
- Там не было переговоров, там просто была победа одной из сторон.
М. Коненко:
- Ну, потом как-то сели и договорились.
В. Ворсобин:
- С кем?
М. Кононенко:
- Ну, что такое победа? Когда Путин, кстати, объявлял о спецоперации, он объявил цели. Это демилитаризация и денацификация. Я про демилитаризацию все прекрасно понимаю. Но мне кажется, что можно было просто хреначить туда ракетами и не посылать никаких людей. И все демилитаризовать удаленно, как это у нас теперь принято. Что такое денацификация, я не понимаю. Вот там живет 40 миллионов человек, 30 миллионов человек, из которых треть, наверное, настроена чрезвычайно националистически, что с ними делать-то?
В. Ворсобин:
- Перевоспитывать. Как наши ура-патриоты предлагают.
М. Кононенко:
- Каким образом? В лагерях, что ли, специальных?
В. Ворсобин:
- Денацификация, как вот после Великой Отечественной войны.
М. Кононенко:
- Да не было никакой денацификации в Германии, это все мифология. Там те же самые люди продолжали работать в правительстве и во власти, которые работали при Гитлере. Потому что других не было. Чиновники одни и те же. И все закрывали на это глаза, потому что а как? У нас полиция плохая, значит, давайте полицию упраздним и сделаем себе новую полицию? Два вопроса. Куда ты денешь тех, кого ты упразднишь? И где ты возьмешь новых? То же самое с любой бюрократией. Как ты можешь денацифицировать большую страну? Реально большую. Никак. Что может являться победой? Я не понимаю. Взятие офиса на Банковой улице, а Зеленский отравится и застрелится?
В. Ворсобин:
- Ну да.
М. Кононенко:
- Ну, может быть. А чего мы этого не делаем?
В. Ворсобин:
- Пока не можем, наверное.
М. Кононенко:
- Как не можем? Вот танки уже к Киеву приехали практически, а потом развернулись и поехали назад. Наверное, не хотим. В общем, там, как говорится, пусть лошадь думает – у нее голова большая. Вот начальство сидит, оно думает, каждый день собирается, там Совет Безопасности есть, Дмитрий Анатольевич Медведев у них там, господин Нарышкин – вот они думают…
В. Ворсобин:
- Максим Витальевич, не знаю, обидит вас это или нет, но по сути то, что вы мне говорите, это типичный разговор в хорошем смысле этого слова с обычным представителем русского народа дальнобойщика…
М. Кононенко:
- Нет, здесь есть разница. Это разговор с мещанином. Таксист и дальнобойщик знают, что делать. Я не знаю.
В. Ворсобин:
- Они тоже не знают.
М. Кононенко:
- Они вам всегда расскажут, что делать. А я не знаю…
В. Ворсобин:
- Ну, «пусть думают те» - это тоже входит в набор опций разговора с нашим обычным человеком. Хорошо, Максим, давайте вернемся все-таки к программированию. Сейчас есть часть людей, часть народа, уже очень большое количество, оно имеет уже большое значение и для общественной жизни, находится за границей. Теперь все ломают голову, чего с ними делать. Есть сторонники либерального варианта, по сути, ничто не делать. А есть те, которые хотят их прищучить и с помощью налогов и с помощью наказаний… как вы на это смотрите, как человек, не чуждый этой профессии?
М. Кононенко:
- Во-первых, я не знаю, что такое IT-специалисты. Это понятие чрезвычайной широты. Это как врач. Бывает врач-хирург, бывает врач-стоматолог, бывает врач-окулист – это все разные профессии. Точно так же и с IT-специалистами – их бывает большое количество разных людей и большинство из них – это довольно низко квалифицированные люди, которые занимаются написанием программ по предложенным техзаданиям и используя там предложенные алгоритмы. Вот как в Индии, знаете, там на аутсорсе код пишут и люди, которые готовы держаться за это место всеми конечностями, лишь бы только не началась…
В. Ворсобин:
- То есть, не все они ценные – вы это хотите сказать, да?
М. Кононенко:
- Да. Таких людей учат на курсах, за 2-3 месяца можно выучить совершенно любого человека. Бывают программисты, у которых есть профильное высшее образование, у которых есть математический аппарат и все такое, которые могут поставить задачу и которые могут придумать задачу. Таковых людей нам каждый год поставляют те же самые вузы, которые поставляли и до этого. Физтех, ВМК, МГУ, Бауманское училище, МИРЭА, которое я закончил. В Питере институты тоже есть, в Новосибирске – много их есть. Таких людей жалко, с одной стороны. Но с другой стороны это как бы профессия типа художественной гимнастики. Потому что технология меняется довольно быстро, у тебя голова забита уже предыдущими всякими вещами, которые ты знаешь, а на новые у тебя места не хватает и тебе на пятки наступает молодежь. Поэтому после 30-35 лет в этой профессии делать нечего совершенно. Нужно либо идти в начальники, либо менять профессию. Я поменял профессию. Потому что плохой начальник. И вот те люди, которые уехали… значит, для программиста есть Мекка в мире одна – это Силиконовая долина, и вообще Америка, как таковая. Там интересно, там много денег, там дают опционы и вот эти программисты с хорошим образованием они уезжают туда, и из тех людей, с которыми я работал в 90-е, а я работал в очень серьезных компаниях, значит, уехало половина, наверное. Ну, на их место приходят другие, и они никогда не вернутся. Потому что они специально туда уехали на подготовленные места, они заранее договорились, нашли эти места – кто грин-карту выиграл, кто еще чего-то. А вот этот сонм людей, которые уехали спонтанно, которые там пишут какую-то ерунду, я думаю, они все вернутся. Потому что чего им там делать?
В. Ворсобин:
- Нужно ли усилия прилагать государству для этого?
М. Кононенко:
- А если государство будет прилагать усилия по наказанию этих людей, тогда они не вернутся. Потому что зачем тогда? Если ты до них достаешь даже, когда они уехали туда, они еще дальше от тебя убегут.
В. Ворсобин:
- Нет, но есть угроза, что, если ты вернешься – сохранишь имущество и привилегии, а не вернешься – нет.
М. Кононенко:
- Никто не поверит в это. Если государство выскажет недоверие к такому человеку, он никогда не вернется, потому что он понимает, что здесь его ничего хорошего не ждет. Если ему один раз высказали недоверие, значит, он в каких-то списках уже есть.
В. Ворсобин:
- И еще одна ваша небольшая заметочка в Telegram-канале… Вот ваша цитата в связи с нашими военными делами. «Слушайте, а чо все так переживают из-за этих танков?» Имеются в виду те танки, про которые все агентства пишут – это Леопарды и т.д., которые сейчас насыщают украинскую армию. «Они же очень плохие, реально очень плохие»…
М. Кононенко:
- Ну, слово, которое там написано, можно, конечно, трактовать по-разному. Но я имел в виду, что они некрасивые.
В. Ворсобин:
- А, они некрасивые?! О, господи! Чувствуется Москва! Вот она, вот!
М. Кононенко:
- А наши – красивые. Ну, реально… слушайте, да это тоже разговоры все в пользу бедных. Вот они сейчас там такие споры ведут по поводу этих танков… У нас танков больше, чем во всем остальном мире. Ну, приедет туда еще 100 танков – сожжем еще 100 танков – какая разница?! Они боятся их, кстати говоря, поставлять, потому что все сейчас считают, что Леопард-2 считается лучшим танком в мире. С какого ляда, я не понимаю. А тут он приедет и – бух, Т-90 с него башню…
В. Ворсобин:
- Да, но высокоточное оружие, которое поставлено ВСУ, показало себя с хорошей стороны. Тут раз на раз не приходится.
М. Кононенко:
- Так и наше показало себя с хорошей стороны. Да, раз на раз не приходится. Одним и тем же С-300 разные стороны стреляют по-разному. У кого-то он улетает не пойми куда, а у кого-то попадает в цель. Я не специалист в военном деле, но, мне кажется, что это очередное толчение воды в ступе. Вот эта дискуссия по поводу того, должна Германия прогнуться и поставить танки, или не должна. Эти танки ничего вообще не решают. Но европейские страны готовы перегрызть друг другу глотки, споря по вопросу, поставлять эти танки ли нет. Причем, эти люди, которые готовы перегрызть друг другу глотки, через несколько лет их не будет вообще. Потому что так устроена европейская социал-демократия. И, казалось бы, чего напрягаться?
В. Ворсобин:
- Наши СМИ… ну, вас же называют кремлевским политологом, да, вас не смущает это?
М. Кононенко:
- Да, один из отцов суверенной демократии…
В. Ворсобин:
- Нет, если вы будете сейчас сопротивляться и говорить, что вы не такой, я возьму свои слова обратно. Но вы же наверняка можете сказать, то есть, почувствовать, почему такое значение этим танкам и т.д., придают наши СМИ, которые с удовольствием это обсуждают…
М. Кононенко:
- Газетчикам надо про что-то писать. У меня большая проблема – я делаю ежедневную реплику на радио. Она такого довольно легкого содержания. И для того, чтобы мне сейчас найти тему для такой реплики, мне нужно прочитать где-то тысячу новостей. Потому что в основном все там про танки, про командира с позывным таким-то, с позывным другим-то, которые захватили там три дома на окраине какого-то села… Всем надо про что-то писать.
В. Ворсобин:
- Вы демонстрируете, вы рассказываете, демонстрируя некую расслабленность нашего военно-информационного оружия. Потому что вот сейчас есть такие предложения вообще создать союзинформбюро, как во время Великой Отечественной войны. Вот я же цитирую ваш Telegram-канал, допустим, вы пишите: «В Госдуме покажут фильм «Чебурашка». Лучше бы его там каждый день показывали, вместо пленарного заседания». Понимаете, в мирное время я еще понимаю… кстати, в этом смысле я за вас, я тоже как журналист, мне нравится писать то, что я наблюдаю. Но ведь есть предложения это все ужесточить, чтобы не было никаких шальных таких мыслей… вы же намекаете, что Госдума вообще-то бессмысленна…
М. Кононенко:
- Я не намекаю, а я это утверждаю…
В. Ворсобин:
- Да, видите, я слова пытаюсь подобрать более нежные… Так как вы относитесь к полному ужесточению в связи с…
М. Кононенко:
- А там уже давно никто не обижается, все уже знают.
В. Ворсобин:
- Судя по тому, что хотят возродить союзинформбюро, чтобы все мы ходили строем…
М. Кононенко:
- Кстати говоря, это довольно давняя болезнь нашего законодателя. Он очень любит дублировать законодательные нормы, которые уже существуют. У нас есть уже закон, согласно которому все, что противоречит официальным сообщениям Министерства обороны, это клевета, фейк и распространение… Я законопослушный человек. Вот как Остап Бендер чтил Уголовный кодекс, так и я его чту. И административный тоже. И я ни в коем случае никогда не напишу того, что противоречило бы официальным заявлениям Министерства обороны. Госдума там не фигурирует никоим образом. В чем будет цель этого совинформбюро? Оно будет для чего? Оно будет еще более официальным, чем генерал Конашенков?
В. Ворсобин:
- Ну, все будем, как генерал Конашенков.
М. Кононенко:
- У нас есть генерал Конашенков, у нас есть Песков, который, дай бог ему здоровья, каждый день с журналистами проводит брифинг. У нас есть Мария Захарова, которая разъясняет позицию Министерства иностранных дел. Они все уже есть. Зачем нужна какая-то еще сущность? А все эти разговоры по поводу того, что мы проигрываем информационную войну, мы ее кому проигрываем-то, себе, что ли?
В. Ворсобин:
- Украину, западу.
М. Кононенко:
- А как мы можем выиграть у запада информационную войну, если на русском языке разговаривает 300 миллионов человек, а на английском языке разговаривает 5 миллиардов человек?
В. Ворсобин:
- Но за умы-то мы боремся и украинской стороны тоже, и тех сомневающихся, которые есть внутри России.
М. Кононенко:
- Телеканал RT борется за умы с непременным успехом. Там, где он добирается до аудитории, аудитория с большим интересом относится к тому, что они делают. Но это не может поменять… есть телеканал RT, а есть газета «The Sun» или «Daily Mail», таблоиды, одна статья в которых перекрывает все, что напишут все СМИ в России. Потому что все будут верить тому, что написано там. Поэтому как бы это борьба с ветряными мельницами. У нас внутри страны общественное мнение довольно консолидировано. Все, кто против, они уехали, или сидят на кухнях там бормочут. А в общественном пространстве никто не против, все за.
В. Ворсобин:
- Вы уверены? Подождите, а молчуны?
М. Кононенко:
- Я говорю, они сидят на кухнях и бормочут.
В. Ворсобин:
- А их много?
М. Кононенко:
- Я не думаю, что их слишком много, я думаю, что здесь 20 на 80 обычное соотношение, оно такое и имеет место. То есть, никто не хочет, чтобы их дети или родные шли воевать, кроме тех, кто идет воевать, бывает, они хотят сами. Тем не менее, никто не хочет выходить и с этим как-то спорить. А в основном общественное мнение консолидировано. Мы должны победить, против нас НАТО ведет войну и я со всем этим совершенно согласен и ни в коем случае это не оспариваю. Кстати говоря, вот эта война за умы, за консолидированное общественное мнение внутри страны она ведется, включите телеканал любой…
В. Ворсобин:
- Вы знаете, беда в том, что многие не включают. Все сидят в Telegram-каналах, получают часто информацию оттуда, а некоторые скептики вообще утверждают, что никакой пропаганды нормальной государство не уподобилось ввести.
М. Кононенко:
- Ну, потому что в современном мире пропаганда – это пошло. Всех тех же целей можно достигнуть без всякой официальной пропаганды. В Америке она вообще, кстати говоря, запрещена законом, но вы же не будете утверждать, что ее там нет?
В. Ворсобин:
- Да. Вот на этой парадоксальной мысли мы закончим, потому что хотелось бы, конечно, поговорить еще, но это уже для следующих наших встреч. По-моему, был интересный разговор. С нами был Максим Витальевич Кононенко, российский журналист, программист, блогер, публицист и обозреватель радиостанции «Вести ФМ», спасибо огромное, Максим.
Понравилась программа? Подписывайтесь на новые выпуски подкаста «Гражданская оборона».
