Эдуард Бояков - о «Новом театре», артистах-иноагентах, сбежавших россиянах и Вере Полозковой
М. Антонов:
- Друзья, на радио «Комсомольская правда» художественный руководитель Нового театра. Эдуард Бояков у нас сегодня в эфире, театральный режиссер. На Донбасс планируете съездить?
Э. Бояков:
- Ездил и буду ездить, конечно.
М. Антонов:
- А когда там были?
Э. Бояков:
- Летом последний раз был.
М. Антонов:
- Со спектаклем тоже?
Э. Бояков:
- Нет. Какой спектакль? Там не до спектаклей. Мои друзья, «ДоброФонд» (есть такой прекрасный фонд), они помогают детям – и больным, и просто лишенным какого-то такого… Не знаю, как сказать. Ну, заботы.
М. Антонов:
- Нормальной человеческой заботы.
Э. Бояков:
- Ну да. Речь же не только, знаете, о макаронах, о еде, о тепле. Понятно, что это первичные, что это базовые вещи, но оказавшись на Донбассе, я видел детей, которым 7-8 лет, и эти дети не знали Пушкина. Это правда. Это бывшие украинские территории. Граница с 14-го года до 22-го, которая существовала, знаете, она очень серьезная, она оформилась. Я, конечно, был внутри всех этих разрушенных пространств, и я понимал, что вот здесь… Ну, там все дымилось буквально, что-то еще пахло пожарами. Но кроме вот этих следов, я видел следы в библиотеках другой культуры. Находишься на территории, которая уже с 2014 года была ДНРовской, заходишь в школьную библиотеку. И заходишь в школьную библиотеку городка, который был украинским. Совершенно разные полки, совершенно разные книги.
М. Антонов:
- Хорошо, у нас там Пушкин, русские народные сказки, Михалков…
Э. Бояков:
- Нет Михалкова, нет русских сказок.
М. Антонов:
- Это в наших библиотеках. А у них?
Э. Бояков:
- У них своё. Причем что-то такое, где-то киборги, где-то какие-то роботы, где-то какая-то стимулируемая украинизация. Она же очень искусственная.
М. Антонов:
- Ну, как искусственная?
Э. Бояков:
- Да не было украинского театра. Его не было. Точка.
М. Антонов:
- У вас украинские друзья ведь есть?
Э. Бояков:
- Конечно. Но эти украинские друзья, они что, будут читать Тараса Шевченко или Лесю Украинку?
М. Антонов:
- Они не читают?
Э. Бояков:
- Это плохой поэт. И не заставляйте меня цитировать великого русского поэта Бродского., о том, что…
М. Антонов:
- О том, что умирать будет со словами Пушкина?
Э. Бояков:
- Да, а не с брехнёй Тараса. Это же очевидно. Не было литературы. Украинская литература – это Гоголь. Украинская литература – это Булгаков.
М. Антонов:
- Кто-то скажет, Иван Франко.
Э. Бояков:
- А кто-то вспомнит, где жил Шевченко, где он обитал, где он стал поэтом?
М. Антонов:
- А кто-то вспомнит, кто выкупил Шевченко из крепостных?
Э. Бояков:
- Да, и кто выкупил, и где это все было. Это имперское пространство, и понятно, что грузинский кинематограф не мог бы стать феноменом, если бы не Советский Союз. Понятно, что украинская промышленность строилась всем миром – евреями, русскими, таджиками, татарами, дагестанцами, так же как и БАМ строился украинцами.
М. Антонов:
- Так же как и в Афганистане воевали все.
Э. Бояков:
- Да. И, конечно, говорить о государственности, говорить об украинской цивилизации смешно. Никогда не было этой цивилизации, никогда не было это самостоятельной культурой. Это была субкультура, это была мова, это была часть одной империи или другой большой империи. Между Польшей и Россией вся история развивалась, во всяком случае, с XV века. До этого это была наша провинция, до этого это была Россия. То есть князья псковские, новгородские, владимирские, суздальские, черниговские, киевские. Это одни люди, это абсолютно прямые родственники, это братья в прямом смысле, которые управляли этой землей.
М. Антонов:
- Много оборванных нитей за этот год?
Э. Бояков:
- Очень много. Очень тяжело, конечно, это все переживать.
М. Антонов:
- А это как? Просто мы не общаемся, не отвечаем на звонки или просто «не звони мне больше и не пиши»?
Э. Бояков:
- Да нет, по-разному, конечно. В общем-то, с 14-го года началось на самом деле всё, когда я подписал письмо в поддержку президента по Крыму. В общем-то, то, что сейчас произошло, это уже следствие этого разделения. Но, конечно, больно видеть и больно понимать. И очень опасная ситуация для русской культуры. Те люди, которые бежали в ту же Грузию, Верхний Ларс, эти апокалиптические картины людей, мужиков здоровых, которые бросают жен, которые в очереди, и бегут…
М. Антонов:
- Чтобы быстрее пройти границу.
Э. Бояков:
- Да, чтобы быстрее пройти границу. Это какой-то исход невероятный. И среди них много действительно хороших специалистов, среди них много творческих людей, креативный класс мы потеряли, надо честно говорить, признавать это. Есть такие области деятельности, где больше половины, наверное, на что-то способных людей просто убежали из страны. Я не думаю, что такие пропорции где-нибудь в сельском хозяйстве, например, а вот если говорить о дизайне, если говорить о нашей креативной, скажем так, среде, о музыке, там очень серьезно. Это, конечно, больно. И сейчас очень опасно потерять тот уровень, который был. За этой погоней за лояльностью… То есть сейчас все должны присягать специальной военной операции, сейчас все должны любить президента. Ну, мы любим президента, но это же ни в коем случае не снимает той иерархии, которая должна существовать в искусстве, той системы координат, тех представлений о качестве. И вот в этом отношении большие проблемы и в театре, и в музыке.
М. Антонов:
- Подождите. Вы, Эдуард, в течение года говорили, что русская культура захвачена врагами.
Э. Бояков:
- Да.
М. Антонов:
- Сейчас декабрь, и некоторые условные враги… Думаю, некоторые наши слушатели к условным врагам причисляют Чулпан Хаматову уехавшую, Белого, уехавшего в Израиль, других артистов и музыкантов.
Э. Бояков:
- И многих друзей упомянутых, которые остались.
М. Антонов:
- Да. Потому что молчат. Глубокомысленно молчат или, наоборот, что-то говорят, но с таким двойным дном. Вот сейчас, к декабрю, наша культура очистилась?
Э. Бояков:
- Нет, она совсем не очистилась. С одной стороны, этот процесс совершенно необходим, а с другой стороны, он очень опасен.
М. Антонов:
- То есть это деление на черное и белое, вы имеете в виду?
Э. Бояков:
- Нет. Потому что и помимо идеологии… Понимаете, существуют разные системы координат. Нельзя делить только по принципу лояльности. Надо не забывать о том, что Чулпан Хаматова и Анатолий Белый – это очень хорошие артисты. С точки зрения ремесла это очень хорошо, они владеют своими навыками качественно. «Мерседес» - хорошая машина, и то, что…
М. Антонов:
- Я сейчас с чужого языка скажу. А Лени Рифеншталь – блестящий режиссер.
Э. Бояков:
- Абсолютно. Безусловно, выдающийся режиссер, которая очень много сделала для развития киноязыка. И в том числе можно найти огромное поле пересечения нашего советского кинематографа с тем, тоталитарным, фашистским. А Шпеер – совершенно потрясающий архитектор. А Хьюго Босс – хороший дизайнер.
М. Антонов:
- А Марика Рёкк – замечательная актриса мюзиклов.
Э. Бояков:
- Да, конечно. И так далее. Просто для нас это враги идеологические. Но сказать: давайте откажемся от «Мерседеса» и пересядем на… На что, на подводы, на сани мы должны сесть? Мы должны сделать конкурентоспособную продукцию. Мы должны победить на этом поле - и их автопром, и… Ну, бог с ним, с этим автопромом, с этими ракетами, это не мое пространство.
М. Антонов:
- Вы готовы воспитать новую Чулпан Хаматову? Создать? Как Пигмалион?
Э. Бояков:
- Мы обязаны воспитывать новое поколение, для которого русский язык, русская поэзия, патриотизм, родина, семья, семейные ценности будут чем-то священным, которые не будут разделять вот этой страшной постмодернистской, содомистской логики, которая захватывает, захватила западную культуру.
М. Антонов:
- То, что причисляют к иноагентам – это правильно?
Э. Бояков:
- Конечно.
М. Антонов:
- Моргенштерн, Oxxxymiron, Нойз?
Э. Бояков:
- А как еще? Это люди, это русофобы, они ненавидят Россию, они ненавидят государство. А как?
М. Антонов:
- Они говорят, что они не ненавидят Россию, они ненавидят режим.
Э. Бояков:
- Ну да, а этот режим пользуется, ну, безусловным доверием народа. Мы, что, сейчас вот, вот мы сейчас, что нам делать с этими, сколько, 80 с лишним процентов поддерживает Путина. Это что? Это отара? Это охлос? Это быдло?
М. Антонов:
- Превращусь сейчас снова в либерала, который скажет – а неважно, важно как посчитали.
Э. Бояков:
- Нет, нет…
М. Антонов:
- Типа, эти 80% можно нарисовать.
Э. Бояков:
- Нет, нет, это не нарисовано. Я только что вот буквально, вот два дня вернулся из Вологодской области, снимал там Кирилло-Белозерский монастырь. Я два года снимал огромную картину «Русский крест» с Михаилом Пореченковым, которая выйдет весной на широкий экран. Я строю дом в Переславле и так далее, и так далее. Я очень много езжу, я знаю, как люди живут в России. Я их люблю, я в них верю. Я вижу людей, которые приходят в храм. Это люди самых разных совершенно, абсолютно разных социальных слоев. У кого-то лабутены на ногах, а у кого-то валенки. Ну, не лапти, но что-то близкое к этому.
М. Антонов:
- И все с фразой «Господи, помоги».
Э. Бояков:
- Да, и все молятся, и в Оптиной молятся вместе, и в Переславле, в Никольском монастыре, и Годеновский крест – это подворье Никольского монастыря Переславского, и у меня в центре Москвы, я живу на Патриарших и, тем не менее, когда мы… ну и храм рядом с садом «Эрмитаж», и, когда мы заходим, мы видим, у нас есть там люди – концертмейстер Большого театра, народные артисты, богема, поэты и т.д. А еще кто-то вот на подворье живет, потому что даже жилья нет, дома нет. И помогает. То есть, это мы все. И все эти люди с народом, и все эти люди с президентом.
М. Антонов:
- Короткий блиц. Кто самый полезный русский артист сейчас?
Э. Бояков:
- Полезный?
М. Антонов:
- Важный? Главный?
Э. Бояков:
- Мне нравится Пореченков, который у меня снялся. Мне нравится Охлобыстин. Мне нравится Юрий Кузнецов. Совершенно грандиозная артистка Полина Чернышова, которая тоже у меня снялась. Но я говорю о тех, с кем работаю, невероятную радость испытываю от работы с Валентином Клементьевым, народным артистом России в нашем театре. С тем же Якубовичем.
М. Антонов:
- Топ-5 песен 2022 года, то, что вы слушали, вот свежие песни, которые появились, которые вот прямо в сердце, прямо в душу?
Э. Бояков:
- Нет, нет, к сожалению, не найдется, не смогу, наверное, пять назвать. К сожалению. Это большая боль. Но то, что происходит с музыкой – это, конечно, беда. Ну, собственно, и с кино не лучше, и с театром не лучше.
М. Антонов:
- Ну, хорошо, а главная песня?
Э. Бояков:
- Ну, Аким Апачев все-таки, наверное, да. Вот «Плыве, каче», наверное. Аким Апачев.
М. Антонов:
- Донецкий музыкант.
Э. Бояков:
- Нет, он… кстати, я не знаю… нет, он не донецкий, он крымский, кажется. Крымский. Но это событие. Вот «Арбалеты» и вот эта история с присвоением мовы, которая…
М. Антонов:
- Да, да, вам не нужна мова, мы ее тоже заберем…
Э. Бояков:
- Да, да, мы ее тоже забираем. Таисия Краснопевцева очень важный музыкант, тоже которая участвует в нашем спектакле, и певица выдающаяся. Я думаю, что мы продолжим сотрудничество с ней.
М. Антонов:
- Ну и вопрос, который я напоследок для вас, Эдуард, вы смотрели интервью Веры Полозковой и иноагента Юрия Дудя?
Э. Бояков:
- Нет. Я знаю, конечно, о нем. Не смотрел, честное слово, ни одной секунды.
М. Антонов:
- Вера там рассказывает, что вы были ее близким другом, придерживались либеральных взглядов, потом съездили в Оптину пустынь и что-то с вами произошло – вы трансформировались и все. И перестали быть ее другом. Вот вы сейчас к Вере как относитесь?
Э. Бояков:
- Ну, никогда я не был либералом, и Вера это знает. И просто тогда это не было так обострено. Вера прекрасно дружила со мной, несмотря на мою ярую антизападную, как сказать, повестку, и она это прекрасно знает. И еще задолго до Крыма это все было. То есть. я был записной такой гомофоб и антилиберал в нашем либеральном таком пространстве. То есть, понимаете, либеральная среда, артистическая, она неоднородная. Там есть леваки. Там есть консерваторы. Там есть такие либералы либералычы…
М. Антонов:
- Святее Папы Римского.
Э. Бояков:
- Да, да…
М. Антонов:
- То есть, там своя классификация есть?
Э. Бояков:
- Там своя классификация, нельзя всех сейчас вот под одну гребенку. Людей, которые ненавидят Путина, да, но при этом выступают ярыми противниками западного режима, тоже немало. То есть, это тоже надо понимать.
М. Антонов:
- Хорошо. Вера в частности и либеральная тусовка, среда в целом, поймут когда-нибудь, что они заблуждались? Ведь вы же наверняка историю знаете, и такая активная белоэмигрантская пресса после 17-го года она довольно активна до 50-х была.
Э. Бояков:
- И она тоже разделилась. Вы же тоже это знаете. Что кто-то продолжал проклинать Сталина, большевиков. Кто-то был готов присягнуть Гитлеру. А кто-то собирал деньги на Красную Армию. То есть, это тоже было. То есть, там не все так просто. Не все так просто. Очень много людей, которые уехали, я думаю, что они должны вернуться. И вернуться не только физически, но и вернуться ментально. Вернуться духовно. За Веру? Вера очень была близким мне другом, человеком, я за нее молюсь искренне каждый день и считаю ее очень и очень талантливым человеком. Она талантливый поэт. Когда какие-то наши там патриотические вот так, ну, в кавычках, там жлобы говорят о том, что это там так называемая поэтесса, мне сразу становится – а кого вы, вообще что вы можете сделать, кроме того, что вы проклинаете либералов, вы сами как-то можете, вы что-то можете спеть? Вы что-то можете записать? Где ваши песни? Где ваши пьесы? Где ваши фильмы? Где ваши клипы? Вот этого нет. И в этой в нашей патриотической тусовке очень много плесени. Очень много. И она тоже опасна.
М. Антонов:
- И она неблагородная, надо сказать.
Э. Бояков:
- Да. Очень много жлобов. В этом отношении – да, Вера идеологически – это другой берег. Это противник. Но вот так всех под одну метелку и всех…
М. Антонов:
- …к одной стенке?
Э. Бояков:
- Да, да, к одной стенке ставить? Нет. Ну, пусть, пусть поживут, посмотрят. Посмотрим, что через 20 лет будет с Верой.
М. Антонов:
- Новый театр наконец-то открылся, поздравляем! И надо сказать, что открылся спектаклем про крепостной театр. «Лубянский гример». Нужно ли искать какие-то скрытые смыслы?
Э. Бояков:
- В «гримере» или в «лубянском»?
М. Антонов:
- В крепостном театре.
Э. Бояков:
- Да как же без этого? Скрытые, не скрытые, может быть, это не те слова? Речь надо вести, наверное, не о скрытых смыслах, не столько о чем-то секретном, о какой-то там криминалистике и конспирологии, сколько о символе. Символика, да, крепостного театра вполне себе с нашим временем, с нашей повесткой пересекается. Слово «Лубянка» было актуально во все времена. Вообще Москва началась вот с этих точек, с вот этой самой Лубянской площади – первые поселения там были.
М. Антонов:
- Подготовка к спектаклю долго шла?
Э. Бояков:
- Новый театр строить – это не просто отдельный спектакль выпустить. Это значительно тяжелее. С другой стороны, наши друзья удивляются, говорят, какие-то рекордные сроки. Конечно, пришлось напрячься. Был нормальный штурм, была нормальная, привычная для таких процессов истерика. Но мы справились.
М. Антонов:
- Истерика у Боякова была, в том числе?
Э. Бояков:
- Да. У меня, видимо, есть какая-то маска. И люди, которые со мной не работали очень близко, тем не менее, либо дружат, либо сотрудничали в проектах, где это были именно проекты, они удивляются, когда мои коллеги говорят: Бояков так орал, Бояков истерил, Бояков что-то там разбил.
М. Антонов:
- Куда это внешнее спокойствие девается?
Э. Бояков:
- Видимо, оно напускное. Иногда срываюсь, не буду скрывать. Не хвастаюсь, не горжусь этим, но не всегда получается справиться с раздражением. Конечно, выпуск такого спектакля, строительство театра – это была очень тяжелая задача.
М. Антонов:
- Когда вы запускаетесь, пользуетесь фразой «коней на переправе не меняют»? Даже если есть недовольство кем-то из группы, вы пытаетесь…
Э. Бояков:
- Пришлось немало коней поменять на переправе. Я как менеджер способен принимать радикальные решения, как мне кажется. Нужно сказать два слова о самом спектакле. Действие происходит в усадьбе. Как бы в этой усадьбе существует крепостной театр. И мы путешествуем по всем пространствам этого выдуманного крепостного театра. Речь идет о приблизительно начале XIX века.
М. Антонов:
- Это рассказ Лескова за основу взят?
Э. Бояков:
- Да, этот прекрасный особняк, усадьба уже существовал с XVIII век. Это рококо. Переход, одно из зданий, которое не пострадало при пожаре наполеоновском. Там сам Наполеон останавливался. Это невероятно красивое здание, пространство, которое принадлежало предводителю московского дворянства. У предводителя дворянства должны быть соответствующие интерьеры. Мы счастливы, что мы там оказались. Что возникла возможность в это пространство войти.
Путешествие зрителей по этому дому предполагает и развитие сюжета. Нельзя сказать, что для меня важнее – показать эти великие, выдающиеся, невероятные интерьеры мирового уровня, там лепнина, там такие красоты. В Москве очень мало таких зданий. А если и есть, то они, как правило, принадлежат каким-то посольствам, пространствам, куда тяжело попасть. Случаев такой открытости очень мало. Поэтому мы и здание показывали, и сюжет разворачивается.
М. Антонов:
- У вас четыре разных маршрута для зрителя. Я прочитал отзыв зрителя, который написал, что прошел по одному маршруту, но подозревает, что другие были интереснее.
Э. Бояков:
- Точно могу сказать, что нет никакой дискриминации в этих четырех маршрутах. Нельзя сказать, что у нас есть виповский или специальный маршрут, или какой-то более унылый, маршрут для пожилых, маршрут для радикалов, для тех, кому нужна клубничка, или для тех, кто интересуется больше философскими смыслами, нежели клубничкой. Все присутствует в нашем спектакле в более или менее соотносимых пропорциях. А то, что маршруты разные, это правда. И это очень интересно.
Помните, у Акутагавы был рассказ, по которому Куросава снял знаменитый фильм «Расёмон», о том, что происходит некое событие, некая драма, трагедия, показанная с разных точек зрения. Мне кажется, это очень правильная, очень современная оптика. С одной стороны, мы рассказываем, у нас есть смысл, я не люблю вот эти постмодернистские песенки о том, что правды нет, истины нет, у каждого своя истина, у каждого свой взгляд. Нет, конечно, есть правда, есть факты. Кого-то убили, кто-то кого-то любит, кто-то кого-то предал. И не надо рассуждать о том, что для кого-то это предательство, а для кого-то – не предательство. В этом отношении должна быть вертикаль. С другой стороны, существует разная оптика. И взгляды на факты тоже могут быть разными. И мы этим занимаемся.
М. Антонов:
- Критический отзыв на «Лубянского гримера» зачитаю: а Бояков-то хитрец, четыре разных маршрута. Это я должен четыре раза билет купить, чтобы у меня все в единую картину сложилось.
Э. Бояков:
- Да бог такие критические отзывы всем. Прекрасный отзыв. Не совсем так. Я думаю, что кто-то придет, конечно, на спектакль снова, кто влюбится в усадьбу, кому понравится наш спектакль, наша история, захочет кому-то показать. С другой стороны, речь идет о первой части представления. Там есть разные траектории, разные маршруты. А во второй части все зрители всех четырех маршрутов приходят в этот самый крепостной театр, в одну точку, и видят сперва спектакль собственно крепостного театра. Мы видим спектакль в спектакле. А потом начинается продолжение истории в более психологически достоверном формате.
М. Антонов:
- Спектакль в спектакле – это Болливуд какой-то. Долго работали над этим? Театр конца XVIII – начала XIX века совершенно отличается от того, что мы видим сейчас.
Э. Бояков:
- Нет, конечно, мы не занимались реконструкцией. Мы шутили, хулиганили. Любое сравнение с Болливудом меня только радует. Болливуда тогда не существовало. И кинематографа не было в начале XIX века. С другой стороны, интерес к востоку, который сегодня вполне себе с нашими геополитическими реалиями тоже как-то соотносится, я этому очень рад. У меня дети в Индии родились. Я лет двадцать с лишним назад решил завязывать с Европой, перестал туда ездить в отпуск. Если есть командировка, если есть нужда, конечно, я там оказываюсь. Не могу сказать, что я не люблю Европу. Старую Европу, консервативную Европу, великую западную культуру, христианскую Европу я люблю, ценю и уважаю. Но то, что сейчас происходит в тех землях, мне несимпатично. Все превращается в какой-то невероятный шоу-бизнес, включая футбол, кинематограф, образование. Это очень смешно.
М. Антонов:
- Барина должен был сыграть Якубович.
Э. Бояков:
- Да, он сыграет. Я очень на это рассчитываю. Мы изначально договаривались о том, что он войдет в эту роль. Мы реально на строительной площадке выпускали спектакль. Я Леонида Аркадьевича просто берег. Потому что у него еще и вторая огромная очень серьезная работа предстоит.
М. Антонов:
- В «Скупом» Мольера?
Э. Бояков:
- Именно так. Мы сейчас репетируем, готовим эту премьеру. Она состоится в этом сезоне, но уже после Нового года, весной. Там Якубович – Гарпагон. И не только главная роль, но и очень интересные интермедии написаны им, очень интересные монологи. Внутренний монолог Гарпагона – мольеровского героя, который показывает этот архетип с очень интересной стороны.
М. Антонов:
- Дописывал сам Якубович?
Э. Бояков:
- Да.
М. Антонов:
- Леонид Аркадьевич прекрасный сценарист. И до его появления на телевидении он писал сценарии к огромному количеству развлекательных передач советского телевидения.
Э. Бояков:
- И очень многие комики, знаменитые артисты того времени пользовались его текстами. Он еще и поэт блестящий. У него есть совершенно великолепные стихи.
М. Антонов:
- А как у вас дружба началась? Это дружба, партнерство?
Э. Бояков:
- Это дружба, да. Я возьму смелость и нескромность говорить о дружбе. Потому что удивительный контакт произошел. Мы репетировали «Лавр», который мы тоже восстанавливаем. И в котором Якубович и Певцов, Клементьев – наши главные звезды, наши народные артисты – сыграют свои роли. Но, конечно, это уже не в усадьбе Салтыковых-Чертковых, это будут другие площадки. Так же как в случае со «Скупым». И мне пришла в голову хулиганская, как мне тогда казалось, радикальная мысль: а не попробовать ли в качестве православного старца Якубовича. Все-таки его телевизионный образ, с одной стороны, да, это развлекательное телевидение игры, а с другой стороны, это, действительно, уже патриарх.
М. Антонов:
- Сложно представить «Поле чудес» без Якубовича.
Э. Бояков:
- И то, что в 77 лет такая форма, он летает на вертолетах. Мы его заметили в фитнес-центре. А потом возник этот разговор о православии, о Водолазкине, об этом герое. И я увидел, какая глубина, какая работа ведется этим человеком. Внутренняя работа. Это работа над собой. Сейчас я уже понимаю, я в кабинет его заглядываю, оказавшись у него дома, и вижу, понимаю, что: ой-ой-ой, вот, оказывается, ты какой, Якубович. Я надеюсь, он не обидится, я не какие-то там секреты выдаю, но то, что это человек очень серьезной духовной работы, для меня это очевидно. И это счастье, что есть такие люди. Я надеюсь, что и нашим образовательным проектам он поможет. Потому что мы на базе нашего театра строим школу Нового театра. Спектакль играется каждый вечер, начало в семь часов. Получается, до шести грех не использовать эти потрясающие пространства. И мы будем их использовать для просвещения, для создания учебных программ инновационных.
Будем продолжать ту работу, которую мы с Дашей Дугиной, очень близкой моей коллегой, у меня чувства отеческие к ней были, мне тяжело говорить об этой утрате, - но мы во МХАТе в течение полутора лет придумывали проект «Открытая сцена МХАТ». И сейчас мы будем продолжать эту просветительскую деятельность.
М. Антонов:
- История с МХАТом, я не знаю, насколько это было тяжело – взять и … Вы следите, что там сейчас происходит? Вам интересно?
Э. Бояков:
- Практически не слежу. Я видел спектакль «Женщины Есенина». Купил билет. Пришел, посмотрел. Вполне себе достойная работа. С другой стороны, это мой спектакль, это наш спектакль. Мы с Прилепиным придумывали пьесу по его книге, мы ее заказывали, мы весь кастинг делали. Мы придумывали всю постановочную группу, приглашали режиссера, художника и так далее. Перед самым моим увольнением спектакль был практически готов. После этого начался ремонт. И следить было незачем. Сейчас мне про МХАТ, с одной стороны, да, была какая-то заноза, наверное, все равно этот неприятный осадок от тех скандалов, которые разворачивались и были просто частью кампании против меня, совершенно очевидно. Неприятно было вспоминать.
С другой стороны, честное слово, мы сидим сейчас с Валентином Валентиновичем Клементьевым, который не три года, как я, а тридцать с лишним лет проработал в Московском художественном театре, сидим в этом дворце, с этими молодыми артистами, с нашим спектаклем «Лубянский гример». И несколько раз просто так было, когда мы смотрели друг на друга и говорили: а представляешь, вот этого не было бы, если бы мы остались во МХАТе. И я не могу сказать, что я жалею. Потому что то, что сейчас, и те возможности, которые существуют, попечители, которые возникли, мы же не государственный театр. Несколько очень серьезных бизнесменов – господа Козицын, Кудряшкин, Бабкин, уральские металлурги, глава Московского экономического форума – сказали буквально на следующий день после того, как я уволился из МХАТа: мы с тобой, мы будем продолжать помогать твоим проектам. И они дали эту возможность – построить эти сложнейшие решения. Это прядка 200 млн. рублей нам стоило.
М. Антонов:
- А были такие люди, о которых вы думали, что они тоже скажут «Эдуард, мы с тобой», а потом…
Э. Бояков:
- Нет, не было. Удивительная история. Как в сказке. Я не знаю, чем я заслужил такое счастье, но это что-то хорошее, видимо, хорошее мы сделали, что так Господь управил. Все люди, которые помогали последние лет пять, наоборот, не просто отозвались, и это не просто отреагировали: ну, да, бедненькие ребята, хорошо, поможем. Нет, наоборот, был удивительный человеческий момент веры, симпатии какой-то к нашему делу, заботы. Мне дали понять, что я не имею права. У меня были мысли немножечко дрейфовать в другие зоны, и мне дали понять: нет, ты не имеешь права сейчас не заниматься театром, ты должен достроить это дело. И я взял на себя эти обязательства.
М. Антонов:
- Спасибо, что были сегодня с нами.
Э. Бояков:
- Спасибо. Мясницкая, 7, приходите на наш спектакль.
Понравился подкаст? Подписывайтесь на новые выпуски и слушайте, когда удобно!
