Александр Проханов: На нас идёт враг чудовищной силы

Иван Панкин обсуждает с писателем Александром Прохановым, как люди переживают последние исторические события и что нас ждёт дальше
Иван Панкин обсуждает с писателем Александром Прохановым, как люди переживают последние исторические события и что нас ждёт дальше

И. Панкин:

- Здравствуйте, друзья, в студии Иван Панкин, это «Диалоги» с Александром Прохановым, известным писателем. Здравствуйте, Александр Андреевич.

А. Проханов:

- Добрый день.

И. Панкин:

- Александр Андреевич, много трагических событий, которые происходят сейчас с нами, в целом с нашей страной. Это связано, конечно, и с тем, что происходит на фронте, это связано и с тем, что происходит во внешней политике нашей. Я для себя заметил несколько вещей, наблюдая за людьми. Одна из них – это страх. Вы боитесь, вам страшно сейчас?

А. Проханов:

- Мне страшно, да. Мне бывало в жизни несколько раз страшно. Самый большой, такой космический страх, я пережил в 1991 году, когда разрушалась страна. Это была ночь, когда войска Язова ушли из Москвы и в Москве была страшная пустота, как будто из нее высосали весь воздух, и там в этом воздухе бесновались толпы, валили памятники и я чувствовал, что совершается что-то чудовищное, грандиозное, тектоническое. То есть, рушится целая эпоха в государстве Российском. Это я понял позднее. А вот тогда я испытал какой-то животный, такой, может быть, даже собачий, страх. Теперь я не чувствую подобного страха, но мне тоже страшно. Мне страшно, потому что я столкнулся с грандиозными историческими явлениями. Не потому что летят пули и не потому, что могут погибнуть близкие мне люди, а потому, что я опять присутствую при каком-то непомерном, огромном, надчеловеческим явлением. И от этого мне страшно.

И. Панкин:

- Финальная стадия вашего страха она в чем заключается? Что может произойти, чего вы боитесь больше всего? Такой человек, как Проханов, чего боится?

А. Проханов:

- Я неточно выразился. Вот когда человек стоит перед горой и вдруг эта гора начинает грохотать, осыпаться и ты видишь, что вмешались в твою судьбу какие-то огромные тектонические, сверхчеловеческие, может быть, даже сверхземные космические силы. Охватывает ужас при встрече с божественным. Вот этот страх, страх перед тем, что опять Россия вступает в свой неизбежный, трагический, грандиозный, страшный и великий период своей истории. Вот от этого мне страшно – просто непомерность созерацаемого. Меньшие страхи, они связаны с тем,что, может, Россия не выдержит этого столкновения, быть может, этот тектонический враг окажется сильнее России и он нас расплющит? Или он нас разложит, испепелит? И это, конечно, ужасное потрясение для меня, как для русского человека, и как для государственника, и как для мыслителя, потому что, если так произойдет, то окажутся ложными все мои размышления, вся моя философия историческая, все мои откровения. И от этого страшно. И, конечно, мне страшно за моих милых и близких. Потому что у меня внуки, у меня правнук, у меня очаровательные внуки призывного возраста, и я вспоминаю ту пору, мне было 4 года, когда мой отец добровольно ушел на фронт. У него была бронь, но он пришел к маме и сказал – ты знаешь, я не могу ходить по улицам и встречать на себе взгляды женщин. Это невыносимо для меня, я иду на фронт. И мама сказала – иди. И он уходил на фронт и сказал – я чувствую, что меня убьют. И он ушел. Он ушел в пулеметную школу. Вот эти ощущения, они посещают меня, и мне от этого страшно. То есть, я живу тремя страхами.

И. Панкин:

- А вот то, что я фиксирую – второй момент, который так звучит. Что есть люди, которые не верят в Россию. Как мы пришли к жизни такой, что большое количество людей разуверились, а многие из них и не верили, в своей стране? Вот вы про своего отца рассказали, что он не смог, не выдержал и пошел на фронт. Сейчас тоже такие есть. Но много и тех, кто стоит на грузинской границе, например, в огромной очереди, лишь бы не быть здесь. Многие из них даже не попадают под мобилизацию при этом.

А. Проханов:

- Вы знаете, вот эти беглецы, эти дезертиры они не вызывают у меня резкого отторжения и резкого отвращения. Потому что эти беглецы – это продукт государственной политики по отношению к народу, длившейся 30 лет после 1991 года. Это люди, сформированные этим государством, они сформированы идеологией, которое исповедовало государство. Они сформированы ценностями, которые государство внушало этим людям в школе, в университете, во время телевизионных программ, во время общения этих людей с новой культурой, с новой идеологией. Эти люди воспитаны, как гедонисты, как эгоисты, как люди, для которых мое «я» выше общественного, государственного, для которых такая категория, как общее дело, это смешная категория. Я помню, я с одним очень крупным нашим политиком, молодым, экстравагантным, заговорил об общем деле, он посмеялся и сказал – а зачем мне общее дело, если у меня есть свое дело? Поэтому вот 30 лет народ воспитывали в ощущении абсолютной демобилизованности. Мой отец пошел на фронт к моменту, когда советский народ уже был воспитан Сталиным. Прошли пятилетки, прошла вот эта очень жестокая чистка, жестокая мобилизация. И советский человек был мобилизован. Работали уже сталинские социальные технологии в это время, возводились великие стройки, звучали сталинские военные марши – такие, как «Броня крепка и танки наши быстры». Сегодня народ встретил эту тектоническую угрозу демобилизованным, беспомощным. И поэтому вот эти глубинные русские коды, которые начинали звучать и петь, когда случалась большая русская беда и народ поднимался на защиту своей родины, а так бывало и так будет, несомненно, вот эти коды оказались замурованы, или растоптаны, или ушли куда-то глубоко в жировые подслойки. И у этих людей, которые бегут, эти коды молчат. А вместо них возникают другие коды. Коды, связанные с потреблением, с наслаждением, с непрерывным чувством, что мир им обязан, что однова живем. Поэтому сегодняшняя ситуация обнаружила эту несостоятельность. Вообще несостоятельность государства. Сегодняшнее государство оказалось неготовым к этим потрясениям. И странно, что это государство, повинуясь логике истории, вступило в этот чудовищный мощный конфликт, оно не могло не вступить, потому что это логика истории. Но вступая в этот конфликт, государство, мое родное государство, не было к этому абсолютно подготовлено. Ни организационно, ни в военном отношении, ни в военно-технологическом отношении, ни в психологическом отношении.

То есть, фактор русскости был затоптан, замурован, а вот кода, о котором я говорил, это русские коды, это коды, которые глубинно лежат в сущности русского человека, который на протяжении тысячи лет в период критический для себя он эти коды оживлял в себе и побеждал. Поэтому я вам говорю, что эти люди, бегущие из России, вот этот огромный исход, он вызывает во мне щемящее чувство. Мне их страшно жалко. Я не готов стрелять им в спину. Я готов сожалеть, молиться о них, чтобы там, куда они бегут, они не погибли. Потому что они бегут в погибель свою, они там никому не нужны, их перемелет вот эта огромная камнедробилка другого мира.

Если Украина Зеленского окажется победительницей, то вот этот украинский национализм, национализм особого типа, я бы не стал называть украинский национализм фашизмом. Это более сложное явление. Зеленский – это очень сложный флакон, очень сложная колба, куда вливается множество самых разных растворов. Туда вливается и украинское язычество, и Велес, и Перун, туда вливаются и христианские начала святой Софии Киевской, туда вливаются и руны, нибелунги, и золото Рейна, фашизма. Туда вливается абсолютно новая западная технотронная культура, культура великого обнуления. Это очень сложный компаунд, который возникает и который имеет колоссальную силу. Он имеет колоссальную глобальную силу. И если Украина побеждает, то немедленно начинается фашизироваться Европа – она к этому готова. В Германии тлеют эти фашистские начала. Польша мгновенно фашизируется. Ну и так далее. Я не говорю уже о Британии и Америке. Фашизируется и Россия. Потому что, что произойдет, если мы проиграем? Произойдет распад родины, распад России. Россия не удержится в своих границах, в своих имперских сущностях. Ослабление в результате проигрыша России будет влиять на русский централизм имперский, он падет. И все это разрушится и возобладает вот тот очень опасный и трагический русский национализм, уменьшительный национализм, который говорил – хватит кормить Кавказ, зачем нам еще татары, а кто такие якуты? Россия – для русских. И лозунг «Россия для русских» на фоне нашего поражения на украинском плацдарме, и на фоне взрастания вот этого явления нового неофашизма технотронного украинского приведет к русскому фашизму, я не сомневаюсь в этом. Поэтому, когда я задумываюсь об этом, мне становится жутко. И победа на украинском фронте – это, конечно, не просто победа идеала русской империи, многоцветья народного, цветения, такая огромная клумба народов, это, конечно, поражение вот этого многоцветья и установления очень жесткой иерархии и очень жесткого доминирования одних над другими.

И. Панкин:

- Что нужно сделать власти, чтобы мы сейчас переломили ход событий? Срочно. Я не про министерство обороны говорю, не про военную составляющую. Она идет отдельно. Я говорю про тех людей, которые в Кремле сидят.

А. Проханов:

- Мне кажется, власть должна переломить себя самое, прежде всего. Не нас с вами, она должна переломить себя самое, она должна понять, кто она такая, эта власть, в какой степени она совершила ряд упущений. В чем вот эти каверны образовавшиеся и продолжающиеся образовываться ежеминутно, и она должна выработать отношение и к себе самой, и к этой реальности. Диктовать власти, что она должна делать, не мое, не мой удел. Я не знаю, что делать власти. Я знаю, что делать мне. Я могу предложить власти мои услуги. Мои услуги мудрого, дожившего до 85 лет человека, прошедшего множество конфликтов, прошедшего самый страшный конфликт – конфликт 1991 года, когда разрушалась красная страна;, пережившего мучительное одиночество и тоску 90-х годов. И ощущение ожидаемого и блаженной новизны, когда стало возрождаться наше новое государство – я называю ее пятой империей, после разрушения четырех империй. И вот эти услуги – это мышление, это опыт, а так же опыт моего писательства, моей публицистики, - вот это я могу предложить государству.

И. Панкин:

- Как вы считаете, после 24 февраля запад показал свое реальное отношение к России? Он так всегда относился, с такой ненавистью, просто она спала где-то глубоко внутри? Или все-таки это внезапная реакция на то, что произошло? Или все-таки так было всегда, просто они показали свое истинное «я»?

А. Проханов:

- Вот есть такая категория, как национальная мечта. Категория мечты. Вот есть русская мечта. Русская мечта – это такая таинственная сущность историческая, которая двигается вместе с русской историей, не оставляет русское сознание и побуждает русских мыслителей, пророков, богооткровенных людей говорить о той цели, о той грядущей задаче, которую русский народ должен исполнить. Он должен построить идеальное бытие, царствие небесное, говоря языком несколько старомодным, церковным. Есть американская мечта. Американская мечта звучит как «град на холме». Что это такое? Это гора, или холм, созданный великой американской историей, на этой горе стоит замок, стоит крепость и из этой крепости американцы осматривают весь мир и пасут народы. Они пастырь народов. Если эти народы начинают валять дурака, их посыпают сверху ракетами, бьют кнутами. А русская мечта – это храм на холме. Это храм, который венчает эту гору русской истории. И вот эти две формы существования – русский храм, который мечтает о царствии небесном, где гармония, где любовь, где красота, где всяк находит свое место: и волк, и овца, и глупый, и умный, и благородный, и с низменными чувствами. И идея господства, доминирования, превосходства – вот эти две формы они существовали всегда в отношении запада и России, в любых формах – советских, имперских и даже старомосковских. Но вот этот конфликт, извечный, религиозный конфликт он иногда достигал чудовищных, предельных форм, как, скажем, в 1991 году. Иногда он умягчался, когда возникались возможные оттепели, перезагрузки, какие-то перестройки. И вот сейчас он опять подошел к своей тотальной предельной конфликтности. Поэтому так было всегда, но огненность этого конфликта она менялась, в зависимости от исторических ситуаций.

И. Панкин:

- Мобилизация. Главная волнующая тема, которая, судя по всему, скоро затронет всех, потому что мало сомнений уже по поводу того, что волн мобилизации будет несколько. Почему вот опять все мы делаем пошагово, а не можем сделать сразу? Сейчас уже становится очевидным, что мобилизация была необходима либо к 24-му числу, либо сразу после. Почему ее сейчас проводят в ограниченном количестве? Ограниченное число призывают – 300 тысяч? Сколько нужно, как вы считаете, людей? И нужна ли полная мобилизация?

А. Проханов:

- Это опять вопрос не ко мне…

И. Панкин:

- Вы человек, который видел войны всех последних десятилетий.

А. Проханов:

- Да, но я вам скажу, что вот в 1941 году Сталин обратился к народу со словами «Братья и сестры!». Сегодня таких слов у власти нет и быть не может. Если вдруг власть сегодня обратится к народу со словами «братья и сестры», народ усмехнется и отвернется. Другая власть и другой народ. Сегодня народ, повторяю, это результат этой 30-летней либерального господства России, растлившей народ. Вот народ демобилизован. И к нему обращаться с мобилизационными призывами бессмысленно, они не будут услышаны. Да и власть не в состоянии это сделать. Она не в состоянии лязгнуть зубами. Поэтому она и действует осторожно, она действует половинчато, она действует противоречиво. И эти волны мобилизации они, мне кажется, объяви сейчас эту мобилизацию полной, то, мне кажется, этой мобилизации не выдержит ни один военкомат, ни один железнодорожный состав, ни одна семья, ни один бюджет. Поэтому власть нащупывает себя в этой новой для нее ситуации. Ситуации, к которой она была абсолютно не готова. Мы видим, как замышлялась эта кампания, какие стадии она проходила, как постоянно эти стадии были сопряжены с различными формами наших неудач – военных и политических, и поэтому, мне кажется, что власть, особенно на фоне сегодняшних военных неудач, она очень осторожна. Дай бог, чтобы эта осторожность не превратилась в перманентную слабость и в панику.

И. Панкин:

- Как вы характеризуете наши текущие неудачи на фронте? Вот вы слышите все эти новости, вы слышали про Изюм, вы слышали про Красный Лиман. Сейчас на Херсонском направлении проблемы. Какие у вас мысли приходят в голову?

А. Проханов:

- У Бондарева есть такая повесть «Батальоны просят огня». Там эти батальоны были брошены на плацдарм, по существу, на заклание, и их фашисты истребляли до последней пушки, до последнего окопа, отвлекая на них свои главные силы. На другом участке фронта наши войска шли в наступление, разгромили фашистов и добились стратегического успеха. Вот такая жертва понятна, в войне очень часто случаются такие жертвы. Вот я жду – бросили эту армию на заклание – каков замысел? Где мы проведем наше стратегическое наступление, чтобы оправдать вот эти сегодняшние неудачи? Это должно быть. Потому что – ну, разве у нас нет дивизий на востоке? Разве мы не смогли бы перебросить эти дивизии, как это сделал Сталин в 1941 году? Погрузить их в эшелоны и перевезти сюда? Потому что Китай не нападет на нас, это не Япония, это не квантунская армия маньчжурская. Значит, что-то мешает провести вот это – создание резервов для этой армии. Вот это для меня неясно, это меня страшно мучает. И не одного меня. И военных на фронте это мучает, и членов моей семьи, и детей. Это необъяснимо.

И. Панкин:

- А если бросят клич к общей мобилизации сейчас, как вы считаете, она будет масштабной? Люди бросятся на фронт?

А. Проханов:

- Смотря как и кто бросится. Ну, например…

И. Панкин:

- У нас есть Верховный Главнокомандующий.

А. Проханов:

- Ну, если Мишустин такой клич бросит – люди не пойдут.

И. Панкин:

- Нет, нет, он и не уполномочен в общем-то. У нас есть Верховный Главнокомандующий.

А. Проханов:

- Повторяю. Вот кто это произнесет и какими словами произнесет… Вот на последней его речи я был в Кремле. Это вторая его речь, которая… первую я Крымскую речь его видел, она абсолютно отличается от нынешней речи, по интонации, по выражению лица, по всему. И он там произнес две вещи. Он назвал запад сатаной, этим самым он сказал, что война приобретает религиозный характер, а не просто военный, политическо-экономический, а война приобретает религиозный характер. Если запад сатана, то мы это есть господь, Иисус Христос. Значит, война носит, повторяю, религиозный характер. И еще он сказал, что за нами Москва. В 1990-х годах были всяких партии, такие однодневки, она называлась «Виват, Россия», например, или «Россия, вперед». Сейчас Россия не впереди, она позади у нас. И мы заслоняем ее своей грудью и прижимаемся к ней, как к стене, спиной. Отступать некуда. Вот эти две интонации они очень сильные. Но, мне кажется, они были сильные вот для меня, я их прочитал. А большинство народа не очень их прочитало. Большинство народа не готово к этому. Значит, чтобы произвести всеобщую мобилизацию, ну, ее можно провести, конечно, силами автоматчиков, что маловероятно. Нет таких автоматчиков и нет таких военкомов – мы видели, что военкомы почти все коммерциализированы. И армия, которую мы создали за эти 20 лет – это коммерческая армия, она воюет за деньги, а не за родину. Так вот, чтобы прозвучал этот приказ, необходимо время, необходимо подготовить время. Необходимо показать народу вот эту интонацию, дать ему истинную интонацию. Сможет ли это сделать Верховный Главнокомандующий один? Не уверен. Рядом с ним должны быть художники, певцы, провозвестники. Вот эти слова новые они должны проникнуть не в разум, не к чувству долга человеческого, не в юридические основы жизни, они должны проникнуть в глубину души, там, где таятся эти коды, они должны разбудить эти коды. Нужно разбудить коды. И я убежден, что они будут разбужены. Они будут разбужены русской бедой. Русская беда будила эти коды. И вот эти разбуженные бедой коды будут порождать новых глашатаев, новых провозвестников, новых лидеров и новых таких вот самозабвенных бойцов. Как долго продлится этот период подготовки, я не знаю, я сейчас смотрю телевизионные программы, мне кажется, я неудовлетворен тем, что творится на наших телевизионных каналах. Там все-таки все очень пластилиновое, там нет стали, там нет брони, там нет огня, там нет пылкости, там очень много мягких, пластилиновых, унылых, мурлыкающих интонаций.

И. Панкин:

- Вы сказали про армию, которая воюет за деньги, а не за Родину. Но ведь надо отдать должное тем ребятам, которые сейчас воюют. Многие военкоры сообщают о невероятном героизме, который они проявляют, за деньги или нет, но это надо просто констатировать, это очень важно, чтобы и поддержать людей, в том числе.

Я так понимаю ваши слова, что контрактная армия – это была ошибка? Надо ставку делать на срочную армию, а не на контрактную.

А. Проханов:

- Я думаю, что народная армия. Россия всегда была страной, у которой была народная армия. А контрактники появились под давлением вот этих коммерческих отношений в обществе. Была монетизация всего. Монетизация льгот, монетизация любви через шоу-бизнес, монетизация идеологии, потому что в основе идеологии лежали деньги, лежало преуспевание. Монетизация элит. Элиты стали сверхбогатыми. Произошла монетизация отношений внутри структур, коррупция стала чудовищная, огромная.

И армия является плодом всех этих начал и отношений. Поэтому, конечно, те, кто сейчас сражается на фронте, я не хочу сказать, что это ландскнехты, которые сражаются за деньги, что это наемники. Нет, это те же самые русские люди, я имею в виду, это, конечно, и башкиры, и якуты, - это наша российская поросль. Но, конечно, это не народная армия. А мобилизация предполагает народную армию.

И. Панкин:

- А как вернуться к народной армии? Возможно ли это?

А. Проханов:

- Я и говорю, что к народу нужно обратиться с этими великими словами. Русский народ – это победный народ. Русская мечта, о которой я вам говорил, это мечта о высшей, восхитительной победе, когда мы достигаем совершенства нашего бытия. Мы создаем общество, где нет насилия, несправедливости, мерзости, где царит одно творчество и благодать. Это то общество, о котором мечтали лучшие люди, начиная от наших язычников, включая ранних большевиков.

Так вот, повторяю, мечта русская – это еще одновременно и победа. И русский народ победный в глубине своей души. Для того, чтобы победа была достигнута, необходимо запустить целую цепочку русских кодов победных. Их примерно семь – самых важных победных кодов. Первый победный код, я его называю «код взыскания победы». То есть люди всю жизнь ждут этой победы, выкликают эту победу. Они ни на минуту не сомневаются, что эта победа возможна, даже в самые тяжелые периоды отступлений. Второй код – это «код священного труда во имя победы». Это труд заводов, это труд крестьян, это труд писателей, это труд военный на поле брани.

Третий код – это «код русского воскрешения и возрождения». Когда нас опрокидывают и кидают в бездну, когда нас догоняют до Волоколамска или до Бородина, мы опять воскрешаем и идем вперед. Русский народ – пасхальный народ, он способен воскресать в самые страшные минуты. Потом «код русского чуда». Русский человек должен верить в чудо. Потому что русскую историю без чуда не понять. Есть чудо бегства немцев из-под Москвы в 1941 году. В истории России есть масса чудесного. Чудесное возрождение России после каждой катастрофы исторической.

Есть «код общего дела». Драгоценный код. Мы должны объяснить и создать такие условия, когда в какой-то момент теряется разница между богачом-олигархом и простолюдином, между профессором и простым рабочим, токарем. Когда возникает этот огненный фокус. Он возник во время Великой Отечественной войны. И оборонное сознание, конечно. Это тоже великий код русский.

Вот эти коды должны быть запущены. Великие русские правители умели запускать эти коды. Сумеем ли Путин их запустить? Я вижу, что он стремится их запустить, эти коды. Но ведь это еще не просто интуиция, это целая школа, это сокровенное знание, как я его называю. Этим сокровенным знанием владели великие русские воители и правители. Этим знанием владел Владимир Святой, который создал первую империю Киевско-Новгородскую. Этим знанием владел Иван Васильевич Грозный, который создал вторую империю – Московское царство. Этим знанием владел Петр Великий, который был вершиной романовской 300-летней империей. Это третья империя. И, конечно, Иосиф Виссарионович Сталин владел этими кодами и он создал эту великую Красную империю.

И сейчас пятая империя, которую создает Путин. Через Путина русская история создает это новое государство российское. Это его великая миссия. Трагическая и великая путинская миссия. Владеет ли он этим потаенным знанием? Сумеет ли он запустить эти коды в правильной последовательности? В этом его величие. Или, может быть, в этом его слабость.

И. Панкин:

- Вы сказали, что один из кодов – про отступление. Что мы способны воскреснуть в какой-то момент, после ряда неудач. Возможно ли, что, пережив сейчас вот те неудачи, которые уже произошли, мы наконец-таки опомнимся, примем тот факт, что идет война? Хотя Роскомнадзор запрещает нам употреблять это слово. Специальная военная операция. Но мы наконец поймем? Сейчас это может отрезвить общество?

А. Проханов:

- Конечно. То, что сейчас происходит на украинском фронте, нельзя называть стратегическими неудачами. Это тактические неудачи. Стратегической удачей является присоединение к России этих областей. Это стратегическая удача, это огромная стратегическая победа, которая затмевает эти тактические неудачи. Если говорить о том, что армия Зеленского войдет в Симферополь или Севастополь, я не хочу даже обсуждать эти темы. Вот эти неудачи, которые сбили спесь с наших оптимистически настроенных патриотов: вот, в одну минуту Киев, парад на Крещатике. Были такие люди во время начала операции. И вот эти две беды – последняя под Красным Лиманом – они сбили спесь и с общества, и с наших полководцев. Я думаю, что еще и с наших политиков. И вот сейчас стремительно будет происходить реорганизация. Она неизбежно будет происходить и уже происходит.

Я-то говорил о стратегических, ужасных поражениях, когда от России ничего не оставалось. В 1991 году такое поражение потерпела Россия, когда от страны ничего не оставалось, когда страна была оккупирована, когда офицеры ЦРУ работали в штабе у Чубайса, когда Министерство иностранных дел было готово отдать Курилы.

И. Панкин:

- Вы сказали про Симферополь и Севастополь. И сказали, что не хотите это обсуждать. А в чем разница? Идет наступление на Херсон. Теперь это тоже русский город. Идет наступление на Луганск. Это тоже русский город теперь. В чем разница?

А. Проханов:

- Вы меня просто не поняли. Я хочу сказать, что сегодняшние неудачи на этом фронте не являются стратегическими поражениями. Это тактические поражения. Поэтому наступления, которые ведут украинцы на эти города, они опасны, они очень трагические. Но я уверен, что у России есть достаточный ресурс – военный, организационный.

И. Панкин:

- С одной стороны, мы имеем неудачи. А с другой стороны, мы имеем праздники. Целых два только за месяц. Один связан с Днем города Москва. В этот момент у нас были проблемы на Изюмском направлении серьезные. В Изюме произошла переброска войск. А сейчас у нас проблемы на Красном Лимане. Там тоже произошла переброска. Но мы присоединили часть территорий. Да, вы правильно говорите, это большая стратегическая победа. Но стоит ли праздновать? Время ли для праздника?

А. Проханов:

- Это свидетельствует о неготовности власти, о ее моральной неподготовленности. О ложности концепции. О ложном представлении власти о народе. Что делала власть с народом на протяжении всего этого тридцатилетия? Она, во-первых, ушла от народа, она обобрала народ, народ оказался обобранный. И, конечно, это вызывает в народе возмущение. Вот это возмущение надо было подавить. И это возмущение подавляли в основном вот этими технологиями одурманивания, оглупления народа. Народу что-то бросали, какие-то подачки. Но в основном народ дурманили. Он находился постоянно в галлюциногенном состоянии. И вот в последние дни считается тоже, что, ладно, там война, а здесь народ должен не знать о войне. Пускай он живет прежними своими привычками – ресторациями, праздниками, сплетнями, всевозможными кривляньями наших телевизионных див и звезд. Вот такая была установка.

И. Панкин:

- Вы обратили внимание на речь Путина. А чем реально она отличалась от речи 2014 года? Есть еще одна знаменитая речь Путина – Мюнхенская, за 2007 год. Вы еще и про выражение лица тоже сказали, тоже заинтриговали.

А. Проханов:

- Очень важно, с какой площадки произносится речь.

И. Панкин:

- Вы про Георгиевский зал говорите сейчас.

А. Проханов:

- Очень важно, с какой исторической площадки произносится речь. Например, речь Сталина во время парада 1941 года. Она была произнесена на Мавзолее, во время дождя и снега, во время этого парада. Она была потрясающа именно тем, что она сделала этот парад, который шел с площади и весь погиб под Волоколамском, весь этот парад лег там костьми, это сделало эту речь потрясающей и незабвенной.

Крымская речь Путина – это была праздничная речь. Крым достался нам даром, это был аванс, это было счастье, это было чудо. И Путин, произнося эту речь, думаю, понимал о рисках, но это была лучезарная минута нашей русской истории. И поэтому и речь была таковая. Я видел его лицо, оно было просветленное. А потом я видел его на концерте, видел этот удивительный момент.

А эта речь сейчас произнесена на фоне этой грозной, очень мощной тектонической стихии, в которую мы ввергнуты. Поэтому здесь не до восторгов. Здесь большая тревога. Повторяю, чего стоят его слова о том, что Запад – сатана. То есть на нас идет чудовищной силы враг. И чего стоят «ребята, не Москва ль за нами? Умремте ж под Москвой». Эти две речи были связаны с различными историческими моментами.

А Мюнхенская речь была достаточно кафедральна. Она многих эпатировала. Не все поняли и здесь, и там, что речь идет о начале русской контратаки. Не все это поняли. Но те, кто понял, ожидал, что эта контратака будет идти шаг за шагом. И она в конце концов приведет к этому тотальному столкновению.

И. Панкин:

- Вы сказали про то, что за нами Москва, отступать нам некуда, и мне почему-то в голову пришла не Мюнхенская речь, а его знаменитые слова про «мочить в сортире». Можно ли с теми словами сравнивать?

А. Проханов:

- Нет.

И. Панкин:

- А почему? Он тогда был злее? Или он сейчас злее?

А. Проханов:

- Когда он сказал «мочить в сортире», дело было сделано, по существу. И вторая чеченская была выиграна. И такой опасный, трагический момент для России миновал. По существу, «мочить в сортире» - это возмездие Поэтому это правильная форма, немножко вульгарная, дворовая форма, но она была правильная. И он сдержал свое обещание. Он обещал отомстить за «Норд-Ост», за Беслан. И он сдержал это обещание. Он их нашел и в лесах, и на берегу теплых морей. Он нашел все это.

А сейчас эта речь – это не речь возмездия. Это клич. Скорее всего, это больше напоминает ситуацию набатную. Может быть, еще не совсем набатную, но будет момент, когда он должен будет ударить в набат.

И. Панкин:

- Два мнения сейчас я слышу. Одни говорят, что та ситуация относительно спецоперации, которая сейчас происходит, ее можно сравнить с периодом Великой Отечественной войны. А другие говорят, что ничего особенного не происходит. Ну, проиграем мы, да ничего не будет, ничего не произойдет. Два абсолютно контрастных мнения. Я напомню, что были люди, которые говорили раньше, что, если бы мы проиграли Великую Отечественную войну, ничего страшного бы не было. Были даже такие, которые говорили: сейчас пили бы баварское! А вы какого мнения придерживаетесь? Насколько страшна угроза, которая сейчас исходит от Украины, от Запада?

А. Проханов:

- Если мы проиграем эту войну, не только на Украине, если начнем проигрывать эту войну на Украине тотально, допустим, предположим, что мы начнем терять Крым, не только Донецк и Луганск, - здесь в Москве не останутся равнодушными к этому. Потому что здесь будут огромные перемены, катастрофические внутри страны. И эти перемены, связанные с разрушением государственной системы, превратят эту огромную льдину русскую, которая между трех океанов плавает, в осколки, которые больше никогда не сольются. Поэтому это поражение на украинском фронте будет детонировать внутрь страны, в глубину страны.

Потому что, при всей видимости крепости власти сегодняшней, она не крепка. В сегодняшней России масса трещин самых разных. Имущественные трещины – огромное неравенство, гигантское. Абрамович опять всплыл здесь, опять люди видят, что кто-то льет кровь, а кто-то спасает свои накопления. Национальные проблемы вырастают, идет тихое брожение на национальных республиках. Потом кланы начинают спорить, силовики, гражданские. Внутри самих силовых организаций возникают внутренние трения. Мы все это чувствуем. Там тоже что-то искрит.

И поэтому, вот если эти трещины в некоторых ударят, сдетонирует вот это наше поражение крымское (42:06??), все разлетится. Поэтому это очень опасный момент. И мы должны только победить. Нам не нужна даже частичная победа.

И. Панкин:

- Только победим. И что произойдет? Общество сплотится, изменится, трансформация какая-то произойдет?

А. Проханов:

- Общество сплотится в результате достижения победы. Во время достижения победы общество сплотится. И из победы мы выйдем другим народом. Имейте в виду, что, когда началась война 1941 года, советский народ вступал в нее очень расколотым, разрозненным. Коллективизация, крестьяне, комиссары, которые эту коллективизацию вели. Репрессирована интеллигенция, те, кто репрессировал. Все кланы между собой. Там деникинцы еще оттуда, из-за рубежа дышали своим возмездием, своей ненавистью. Но война и поражение 1941 года сплотили народ. И из войны народ вышел народом-великаном. Реальный советский народ возник в 1945 году. Это был народ-великан.

Поэтому и сегодня, я просто убежден, эти перемены, которые начались, они начались, они будут идти, они направлены на то, чтобы был создан новый народ. Не народ-беглец и дезертир, а народ-воин, творец. И общество, государство, которое будет выстраиваться и уже выстраивается, это будет государство, в котором царит общее дело.

И. Панкин:

- Прямо сейчас мы остаемся великой империей или мы региональная держава?

А. Проханов:

- Конечно, мы являемся империей. Не знаю, в какой степени мы великая империя. Это время покажет – сумеем мы выдержать этот натиск или не сумеем. Но мне кажется, что Россия вообще империя. И нечего говорить о великой или не великой. Всякая империя великая.

И. Панкин:

- Просто по факту своего существования?

А. Проханов:

- По факту существования. Потому что, пока есть имперскость, есть Россия и русские, как только она исчезает, все превращается в большой ноль.

И. Панкин:

- Но при этом, чтобы оставаться империей, надо постоянно доказывать этот моменты? Чтобы считать империей, нам нужно сейчас победить на Украине?

А. Проханов:

- Нет, не так. Чтобы считаться империей, надо непрерывно следить за балансом внутри имперских отношений самых разных. И искусство имперского вождя, или князя, или царя, состоит в том, чтобы соблюдать этот внутренний баланс, чтобы все эти бесчисленные языки, народы, векторы развития, пространственные особенности были сведены в гармонию. Этим занимается имперский правитель всегда. А великая это империя или не великая, если эта империя встречается с мощным противником и эта империя разрушается вдребезги, то вступает в работу категория русского чуда.

Потому что русские империи разрушались непрерывно. Империя Владимира Святого была разрушена и пала под копыта татарской конницы. Когда удельные князья сошли с ума. Империя Ивана Грозного разрушилась в Смутное время. Империя Романовых была разрушена в феврале 1917 года. Но каждый раз эти империи воскресали.

Когда я говорю о воскресительном, пасхальном характере русской истории, я имею в виду это, что империи после падения в пропасть историческую опять воскресали и рождались в новом величии и в новом цветении. И империя пятая – путинская империя, будем называть ее так, она опять возникла из бездны, она возникла из тьмы страшной. И она демонстрирует свое восхождение. И сегодняшние процессы, вот мой фатализм исторический говорит о том, что все это временные неудачи, Россия находится на восходящем витке своего развития.

Академик Вернадский, создатель теории ноосферы, а для Вернадского ноосфера это была религия своеобразная, он в самые чудовищные времена 1941 года писал в дневнике: «Немцы взяли Минск. Но ноосфера победит. Немцы взяли Смоленск. Но ноосфера победит. Немцы подошли к Малоярославцу. Но ноосфера победит». Он верил в ноосферу, и она его не подвела.

И. Панкин:

- Последний уточняющий вопрос. Вы только что коротко сказали, я просто хочу услышать полновесный ответ. Сердце вам что подсказывает? Мы победим?

А. Проханов:

- Мне подсказывает мое сердце, моя воля, мое историческое знание, моя вера в то, что победа неизбежна.

Понравился подкаст? Подписывайтесь на новые выпуски и слушайте, когда удобно!